Меры общественной обороны
должны ограничиваться возмещением убытков (при легких проступках, несомненно, самых многочисленных, совершаемых случайными преступниками по извинительным причинам), или заключением на неопределенное время в приюте для умалишенных преступников, или ссылкой в земледельческие колонии с различной дисциплиной в зависимости от антропологических свойств изолируемых преступников. Судопроизводство должно будет свестись к научному систематическому исследованию со стороны судебной полиции (для розыска доказательств), причем защита и обвинение будут общественными обязанностями, судить будут судьи независимые и снабженные техническими знаниями, а приговоры будут периодически пересматриваться во время их исполнения постоянными техническими комиссиями, которые будут ограничивать срок заключения временем, необходимым для того, чтобы заключенный снова сделался способным к общественной жизни. Изоляция же — подобно тому, что теперь делается в отношении обыкновенных умалишенных — будет состоять лишь в гигиеническом обучении труду, без всяких остатков варварских пыток и прежнего дурного обращения; тут будут лишь те ограничения, какие необходимы по клиническим и терапевтическим условиям, как мы это видим в больницах по отношению к больным и в домах для умалишенных по отношению к сумасшедшим11.
Совершенно иной моральный мир окружает теперь криминалиста. Классическая уголовная наука исходила из нравственно- религиозной мысли, что человек, «царь природы», — творец и властитель своей судьбы, и вследствие этого находила, что даже на земле необходимо еще до вечного суда загробной жизни (который в свою очередь является антропоморфическим отражением суда земного) судить человек за его нравственную вину и карать за нее соответствующим образом. Но натуралистическая философия во второй половине XIX века под влиянием новых данных, добытых экспериментальными науками от астрономии до геологии, от зоологии до социологии включительно, совершенно разогнала умственный и духовный туман, оставленный Средними веками; человек спустился с великолепного пьедестала, который он сам себе воздвиг, и, сделавшись незаметным атомом в огромном океане всемирной жизни, должен был волей-неволей признать, что он подчинен вечным законам природы и жизни.
Как же можно было после этого в уголовной науке нагромождать прежние силлогизмы на старые этико-религиозные основания свободной воли и нравственной виновности человека? Теперь наступает и уже наступил кризис морали и уголовного права, наиболее близко соприкасающегося с моралью; но ex morte vita. Нам свойственно думать, что от перемены нашего объяснения и понимания мировых явлений мир перевернется! Но, несмотря на это, законы природы остаются теми же, какими были всегда, и мироздание продолжает свое вечное движение невзирая на объяснения философов и научные открытия. Гений Галилея и Ньютона не изменил ни на йоту порядка явлений тяготения. Гений Лавуазье и Вурца нисколько не изменил разнообразных химических соединений. Гений Везаля и Дарвина не изменил анатомического строения организма и его наследственных превращений; точно так же гений Спенсера, Конта и Маркса не изменил порядка социальных явлений.
Открытия этих великих людей и неумолимая научная точность, с которой они определяли найденные ими законы, давали нам с каждым днем более полные знания о физическом и нравственном мире, в котором мы живем: на развалинах старых антропоморфических заблуждений развивались плодотворные новые экспериментальные знания.
Могла ли и может ли уголовная наука остаться чуждой этому чудесному обновлению метода и выводов естественных и общественных наук? Или же она должна застыть в слепой вере в этико-религиозные догматы, которые служили ей до сих пор основанием и были юридически развиты классической школой блестящим образом с логической стороны, но без всякого соответствия с данными опыта?
Если бы мы пошли по стопам прославленных учителей классической школы, нам, несомненно, осталось бы одно: комментировать и пережевывать их великолепные трактаты. Но я уверен, что никогда нельзя будет указать пределы какой бы то ни было науки, потому что неистощимое движение явлений природы всегда создает новые направления и вызывает новую эволюцию. Поэтому воспользуемся с благодарностью трудами наших предшественников, не только тем, что касалось их исторической миссии, заключавшейся в смягчении наказаний, но главным образом сделанным ими юридическим изучением преступления, без чего и наша современная наука была бы невозможна; но затем пойдем по новому пути, цель которого — уменьшение числа преступлений. С естественно-научным изучением преступления и с принципом социальной ответственности мы вступаем на новый путь, еще не исследованный юристами, сознаем его трудности, но не боимся их, ведь в борьбе залог победы!
Некоторые, отвергая наше учение, говорят, что поступают так, «не желая расточать научного наследства, которое было славою наших отцов». Мы же думаем, что есть два способа сохранения этого наследства: во-первых, мы можем получать и передавать его нетронутым нашим потомкам, занимаясь только простым научным пережевыванием, что и легко, и удобно; во-вторых, мы можем благодаря нашим усилиям умножить его и возвысить его ценность, что и составляет, по нашему мнению, главнейшую обязанность молодых людей, посвящающих себя науке. Каждому возрасту свое назначение: как в науке, так и в жизни пусть старики остаются консервативными, а молодежь должна идти вперед, если хотят, чтобы ход человеческой жизни согласовался с законами природы.
Расцвет позитивной школы как в Италии, так и за границей в течение нескольких лет ее существования есть факт, и нам достаточно напомнить о нем, чтобы заключить этот труд, так как он является предвестником будущего уголовной науки и практики.