I.Экономический строй.
Свободный обмен (я оставляю в стороне преходящую потребность в покровительственных пошлинах для той или-другой отрасли мануфактурной или земледельческой промышленности), позволяя легче избежать голода и ненормального вздувания цен на съестные припасы, которые так сильно влияют на имущественные преступления, гораздо лучше уголовного уложения предупреждает целый ряд проявлений преступности, тогда как, напротив, установившиеся в некоторых отраслях промышленности монополии не только увеличивают число нарушений, но создают даже новые виды преступлений против имущества и личности, что наблюдалось, например, в Сицилии несколько лет тому назад, когда там было ограничено разведение табака143. Свобода эмиграции, рассматриваемая с этой точки зрения (то есть оставляя в стороне все соображения о социальных и естественных причинах ее), является не только победой права свободного передвижения, которое капиталисты стремятся ограничить из страха, чтобы не уменьшилось предложение труда, но также является и настоящим предохранительным клапаном, освобождающим страну от тех элементов, которые вследствие нищеты или дурно направленной энергии легко увлекаются на преступный путь. Так, в Ирландии уменьшение рецидива произошло не столько под влиянием иллюзорных чудес пенитенциарной системы, сколько благодаря праву свободной эмиграции окончивших срок заключения, которым воспользовались до 46% всего числа освобожденных144. Точно так же в Италии, изучая преступность последних лет, я имел случай отметить среди главных причин, вызвавших уменьшение преступности в 1881 и следующих годах, не только мягкие зимы и высоту урожаев, но также и чрезвычайное развитие эмиграции. Контрабанда, устоявшая в продолжение целых веков перед самыми жестокими наказаниями, каковы ампутация рук и смертная казнь145, а в наше время пред тюремным заключением и пулями таможенной стражи, стала заметно исчезать благодаря уменьшению таможенных тарифов; это для Франции наглядно показал, в числе других, Villerme146. Итак, Адам Смит был прав, говоря, «что противоречит справедливости закон, карающий контрабанду после того, как он создал соблазнительные для нее условия, и вследствие усиления ее увеличивающий наказание»; он основательно оспаривал мнение Иеремии Бентама, требовавшего самых суровых наказаний за контрабанду на том основании, что наказание должно устрашать в большей степени, чем преступление соблазняет147. Система обложения, которая должна поражать богатство в его очевидных проявлениях, а не предметы первой необходимости, которая должна быть прогрессивно пропорциональна доходу плательщиков, искоренит случаи систематических мошенничеств, против которых наказания бессильны, и уничтожит излишнюю придирчивость фиска, вызывающую постоянное сопротивление властям, постоянные оскорбления должностных лиц и т.п.148 Fregier, например, говорит о различных видах преступной деятельности, которые вызываются октруа и должны исчезнуть вместе с отменой этой пошлины, столь же несправедливой, сколь и бессмысленной149. Несмотря на замечание Алларда, указавшего, что уменьшение обложения предметов первой необходимости кроме экономических выгод представляет еще и ту хорошую сторону, что уменьшает число торговых обманов150, официальный отчет о французской статистике за 1872 г., — отметив увеличение этого рода обманов, — требовал наоборот усиления наказаний как удобной панацеи от этого зла. Мерсье возразил на это, что преступления этого рода вызываются чрезвычайно высоким обложением и что нельзя уничтожить следствия, не уничтожив причины151. Общественные работы, своевременно устроенные в годы неурожая и во время суровых зим, давая нуждающимся возможность работать, препятствуют развитию преступлений против личности, имущества и общественного порядка. Красноречивое подтверждение этого дает Франция, где в период с 1853 по 1855 г., несмотря на земледельческий кризис, нельзя было пожаловаться на исключительный рост имущественных преступлений, наблюдавшийся во время недорода 1847 г.; этот результат обусловливался именно работами, которые вовремя организовало предусмотрительное правительство.
Налоги, а главное, разные косвенные формы ограничения производства и продажи алкоголя были бы гораздо благоразумнее, чем налог на соль и особенно на помол, которые тяжело падают на беднейшие классы населения, особенно легко вступающие на преступный путь.
Вопрос о влиянии острого и хронического алкоголизма (потребление вина и крепких напитков) на увеличение преступности очень важен. Во Франции, например (аналогичные числа можно было бы привести и для многих других стран), цифры, относящиеся к потреблению алкоголя, к количеству совершаемых преступлений, самоубийств и случаев помешательства, показывают печальное соответствие. Потребление вина на одного человека во Франции было вычислено в 1829 г. в 62 литра ежегодно; в 1869 г. оно превышало уже 100 литров; в Париже оно было 120 литров в 1819—20 годах, а в 1872 г. дошло до 217 литров, в 1881 — до 227 литров152. Потребление крепких алкогольных напитков возрастает еще интенсивнее: индивидуальное потребление, равнявшееся во Франции-в 1829 г. 0,93 литра, дошло в 1872 г. до 3,24, а в 1895 — до 3,40 литра; в некоторых городах цифры были еще выше153. Вследствие этого производство алкоголя (из хлеба, свекловицы и т.д.), которое для всей Франции в 1843 г. исчислялось в 479 680 гектолитров, достигло в 1879 г. 1 309 565 гектолитров, в 1887154 — 2 004 000, в 1893 — 2 476 387, а в 1896155 - 2 002 134 гектолитров.
И параллельно этому мы наблюдаем во Франции рост преступности и увеличение числа случаев самоубийства, которое с 1542 в 1829 г. возросло до 9263 в 1895 г. Скажу больше: я доказал посредством специальной графической таблицы, приведенной в Archivio di psichiatria (т. I, 1), что во Франции можно констатировать, несмотря на некоторые исключительные годы, полное согласие между увеличением или уменьшением числа простых убийств и умышленного нанесения ран и ежегодным производством вина, что особенно заметно в годы резких колебаний. Это мы наблюдаем, например, в годы плохих урожаев (1853—54—55— 59—67—73—78—79—80), в которые замечается общее уменьшение преступности и особенно уменьшение числа случаев нанесения ран; и наоборот, годы урожайные (1850—56—57—58—62—63—65— 68—74—75) сопровождались увеличением числа преступлений156. Вместе с тем я указал на увеличение числа кровавых преступлений в месяцы, ближайшие к сбору винограда, и, таким образом, установил связь между двумя феноменами — пьянством и преступностью, связь, которая ясна уже из повседневного опыта, о которой говорил уже Pierquin157 и о которой постоянно толкуют журнальные хроники всякий раз, как за днями усиленного пьянства следует возрастание случаев нанесения ран.
Но даже не касаясь этого ежегодно повторяющегося явления, можно указать на множество фактов, подтверждающих, что существует несомненная связь между алкоголизмом и преступностью, и доказывающих истинность слов, сказанных Морелем: «Алкоголизм создает класс несчастных, лишенных нравственных устоев и потерявших образ человеческий, которые характеризуются ранним извращением инстинктов и хладнокровно совершают самые позорные и опасные действия»158. Поэтому я полагаю, что бесполезно распространяться здесь о данных, приводимых судебной медициной и психопатологией относительно связи между алкоголизмом и преступностью, а также и о статистических данных, касающихся числа алкоголиков среди всей массы преступников, или о числе случаев опьянения и драк, зарегистрированных как причины преступлений.
Правда, в последнее время статистическими данными оспаривается связь между алкоголизмом и преступностью. Таммео прежде всех подметил, что в Европе в странах с наибольшим употреблением алкоголя совершается сравнительно меньше кровавых преступлений; то же он заметил в различных провинциях Италии. Но он не сделал из этих наблюдений крайних выводов и удовлетворился отрицанием того, что «главной причиной преступности является излишнее потребление крепких напитков»159. Позднее Fournier de Flaix защищал тот же взгляд и подтверждал его теми же статистическими аргументами; признавая, что «алкоголь является бичом для индивида, который им злоупотребляет», он все же пришел к выводу, что «алкоголизм не представляет серьезной угрозы для Европы», и часто повторял, что нации, потребляющие больше всего крепких напитков, отличаются сравнительно меньшей склонностью к преступлениям, особенно же к кровавым преступлениям160. В последнее время Колаянни, не ссылаясь ни на Таммео, ни на Фурнье де Флей, развил то же положение, опираясь главным образом на статистические данные, обстоятельно разработанные Куммером; он приходит к выводу, что «между алкоголизмом, преступностью и самоубийством нет регулярного, постоянного и повсеместного соотношения, нет ни сосуществования, ни преемства, так что между ними нельзя установить на основании данных статистики причинной связи»161. Не касаясь фактических ошибок, встречающихся в монографии Колаянни162, я ограничусь замечанием, что его утверждение есть не что иное, как грубая логическая ошибка.
Начнем с того, что, раз допускается (а этого отрицать нельзя) физическое и психопатологическое влияние алкоголя не только в виде крепких напитков, но и в виде вина (почему не верно было бы утверждать, будто южные народы, а в Италии жители южных провинций не страдают алкоголизмом по сравнению с населением северных стран и северных провинций, но верно лишь, что они менее страдают им)163, то нельзя объяснить, каким образом алкоголь, сам по себе вредный в физическом и нравственном отношении для отдельных индивидов, может не быть вредным для всего населения, которое является ведь просто совокупностью индивидов164.
Что же касается аргументации, опирающейся на статистику и указывающей на отсутствие постоянного и точного соответствия из года в год между цифрой потребления алкоголя и цифрой преступности, то на это нетрудно ответить, что: 1) ни в одном статистическом исследовании нельзя найти такой точной и постоянной согласованности в цифрах, так как на социальных явлениях постоянно отражается интерференция влияний индивидуальных, физических и социальных причин; 2) что выводы, делаемые на основании этого частичного несогласия, совершенно неизбежного в силу того, что — особенно в биологии и социологии — нет правила без видимого исключения (это объясняется сложением множества причин), — эти выводы были бы верны в том случае, если бы предполагалось, что алкоголизм — единственная и исключительная причина преступности. Но так как этого никогда и никто не утверждал, то очевидно, что все статистические выводы Фурнье и Колаянни основаны на недоразумении и вовсе не доказывают отсутствия причинной зависимости между алкоголизмом (острым или хроническим, вызванным потреблением крепких напитков или вина) и преступностью (особенно случайной при остром алкоголизме, с нанесением ран и убийствами, и привычной при хроническом алкоголизме, с имущественными преступлениями, с посягательствами на личность, целомудрие, на должностных лиц и т.д.), хотя цифры, указывающие на алкоголизм как на прямую и непосредственную причину преступлений и самоубийства, относительно слабы и, несомненно, стоят ниже де й ств ител ьности.