Латиноамериканские государства в середине XX в.
Уже с 30-х гг. зависимое и деформированное развитие капитализма, усилившее социальные контрасты, привело к медленным, но неизбежным изменениям в латиноамериканском обществе и в его политической системе.
Латифундизм, авторитаризм, незавершенность процесса этнической интеграции, сохранение традиционного уклада жизни коренного населения и другие тому подобные факторы самым тесным образом переплелись с социальным реформизмом, с использованием новейших достижений НТР, с быстрой урбанизацией, с ломкой старых поведенческих стереотипов и политического сознания. В XX
в. значительно возросла социальная мобильность и политическая активность масс, их стремление к самостоятельному участию в политической жизни, причем в самых разнообразных формах. Все возрастающую роль начинает играть в жизни латиноамериканских государств внешний фактор. Широкая экспансия иностранного капитала имела своим результатом и политическую экспансию, стремление правящих кругов ведущих держав использовать страны субконтинента в своих глобальных военно-стратегических целях.
В 30-е гг. нацистская Германия предприняла попытку подчинить себе с помощью "пятой колонны" (профашистски настроенных эмигрантов и т. д.) ряд южноамериканских республик (Бразилия, Боливия и др.). Под влиянием европейского фашизма в некоторых странах южного конуса (Бразилия, Аргентина, Чили и др.) сложились и свои "корпора-тивистские", "институционалистские" организации, партии тоталитарного типа, а также и сами военно-фашистские диктатуры. Так, Доминиканская партия, организованная сверху диктатором Трухильо по тоталитарному типу, автоматически включила в себя всех государственных служащих.
Особенно в 30-40-х гг. XX в. образцам европейского фашизма и "корпоративизма" следовала Конституция Бразилии 1937 г., в которой профашистски настроенный диктатор Варгес декларировал создание так называемого нового государства. После разгрома нацизма во второй мировой войне позиции фашистских и неофашистских партий ослабли, они утратили массовую социальную базу, но сохранили свое влияние в ряде латиноамериканских стран, нередко сливаясь с террористическими группировками. В 30-е гг. активную борьбу с европейским фашизмом за влияние на латиноамериканские страны повели также правящие круги США. Североамериканский капитал в рамках политики "доброго соседа" президента Ф. Рузвельта существенно потеснил своих конкурентов, закрепил свое доминирующее положение на субконтиненте. Зависимость латиноамериканских государств от северного соседа еще более возросла после второй мировой войны, когда стратегически важный субконтинент стал ареной "холодной войны" и конфронтации двух "сверхдержав" (США и СССР).
В послевоенные годы правящим кругам США удалось втянуть правительства латиноамериканских стран в борьбу с "красной опасностью" и развернуть широкую антикоммунистическую кампанию, а тем самым подчинить их своим военно-политическим планам. В 1947 г. в Рио-де-Жанейро США добились oit латиноамериканских государств подписания Пакта об обороне Западного полушария. В 1948 г. на базе созданного еще в начале века Панамериканского союза была учреждена Организация американских государств (ОАГ).
Принятая в том же году ОАГ Декларация о защите демократии, а также Каракасская доктрина 1954
г. стали в 50-60-х гг. своего рода программными документами ОАГ. Они должны были стать заслоном от "подрывного" движения на континенте и от "проникновения коммунизма". Поскольку прямые интервенции США в латиноамериканских республиках становились все более уязвимыми в глазах общественного мнения, то теперь защита американских интересов осуществлялась под флагом ОАГ с использованием так называемых межамериканских вооруженных сил (вооруженная интервенция в 1954 г. в Гватемале, в 1964 г. - в Панаме, в 1965 г. - в Доминиканской Республике и т. д.).
С конца 60-х гг. стало все более ясно обнаруживаться стремление латиноамериканских республик к противодействию гегемонистской политике США, к проведению независимого внешнеполитического курса. Это нашло свое отражение в целом ряде документов и решений ОАГ. Однако в тех случаях, когда ОАГ не давала официального согласия на использование межамериканских подразделений, США, как и в прежнее время, прибегали к открытому применению военной силы против правительств тех республик, которые рассматривались как слишком "красные" или по иным причинам становились нежелательными для США (Гренада, Панама, Гаити).
С 60-х гг., стремясь нейтрализовать влияние революционных сил и ослабить антиамериканские настроения, правящие круги США стали в большей степени делать ставку на использование в странах Латинской Америки политики реформизма. С этой целью была разработана программа "Союз ради прогресса", предусмотревшая предоставление США финансовой помощи тем латиноамериканским странам, которые становятся на путь "мирной регулируемой революции", т. е. проведения постепенных аграрных преобразований и других социально-экономических реформ, направленных на модернизацию капиталистических порядков.
Данная и последующие программы развития, хотя в целом потерпели провал, все-таки дали толчок к капиталистическим преобразованиям. Это в свою очередь повлекло за собой быстрый рост внешней задолженности, которая в настоящее время превратилась в одну из самых острых проблем на субконтиненте. Многие латиноамериканские республики оказались опутанными долгами транснациональным корпорациям и Международному валютному фонду.
Сложный клубок внутренних и внешних экономических противоречий, большая социальная и этническая неоднородность общества, рост политической активности населения ускорили в 30-60-х гг. падение монополии "исторических партий" и процесс формирования многопартийных систем. В большинстве стран обычным стал широкий спектр политических партий, начиная от профашистских группировок и традиционных консерваторов и либералов и заканчивая коммунистами и ультралевыми партиями и подпольными объединениями.
Многие из этих партий имели аналогичные "родительские" организации в других странах Запада (например, христианские демократы, социал-демократы и др.), но некоторые из них зародились или получили распространение как специфически латиноамериканское явление. Среди последних в первую очередь выделились национально-революционные партии, которые с самого начала ориентировались на создание широкой социальной базы - на средние слои, оттесненные от основных рычагов власти, на интеллигенцию, студенчество, крестьянство и т. д. Такого рода партии, как, например, созданный в Перу еще в 1924 г. Американский народно-революционный альянс (АПРА), на первых порах характеризовались высоким антиолигархическим и антиимпериалистическим зарядом. Они выступали под флагом "национальных", "народных" революций, нередко принимали самое активное участие в вооруженной борьбе с диктаторами, узурпировавшими президентскую власть. Однако после прихода к власти такие партии действовали лишь в рамках ограниченного реформизма, утрачивая антиимпериалистический запал, шли на соглашательство с правыми силами. Столь же специфическими и чисто латиноамериканскими партиями, возникшим и в середине XX в., стали разнообразные популистские, трабалистские (рабочие) партии. Эти партии имели националистическую направленность, но еще более ярко выраженную склонность к ставке на лидера, "вождя партии" харизматического типа. Как показала деятельность перонистов в Аргентине, варгистов в Бразилии, эти партии, приходя к власти, проводили в жизнь частичные реформистские меры, но при этом быстро превращались в жестокие (иногда и профашистские) режимы.
Другой характерной чертой партийных систем Латинской Америки в середине XX в. была их нестабильность, которая отражала в конечном счете нестабильность самих экономических и политических структур. К середине XX в. практически полностью уходят с политической арены "исторические партии". Лишь в Колумбии либералам и консерваторам удалось на какое-то время сохранить монополию на государственную власть. Принятая здесь в 1957 г. поправка к Конституции предусмотрела, что пост президента республики на определенное время поочередно замещается кандидатами от либеральной и консервативной партий.
Особенностью партийных систем в странах Латинской Америки, которая также определялась общим кризисным состоянием общества, стали политический максимализм, правый и левый экстремизм, отсутствие сколько-нибудь прочного политического центра. В середине XX в. в целом ряде стран
Латинской Америки, особенно в тех, которые пережили экономические и политические катаклизмы, сама накаленная политическая обстановка породила многочисленные ультралевые и экстремистские группировки, которые отвергали легальные методы борьбы, признавали лишь практику террора, партизанской борьбы и т. д. Кубинская революция 1959 г., выросшая из партизанской войны, своим примером способствовала дальнейшему углублению революционного процесса на всем континенте. Но и на Кубе в ходе строительства социализма по подобию СССР произошло обычное для Латинской Америки постепенное превращение государства в авторитарное.
Все возрастающая политическая активность широких слоев населения, рост антиимпериалистических и демократических настроений, глубокий кризис традиционных структур оказали специфическое воздействие и на государственно-правовую жизнь латиноамериканских республик в середине XX в. Для большинства из них по-прежнему характерной оставалась практика государственных переворотов и военных мятежей, имевших своим результатом установление различного рода авторитарных, военно-фашистских и военно-гражданских режимов. Новой отличительной чертой этих переворотов было то, что в условиях "холодной войны" и биполярного мира за приходящими к власти президентами стояли не только местная олигархия и те или иные политические партии, но и внешние силы. Так, при прямой поддержке правящих кругов США еще до второй мировой войны утвердились такие военно-фашистские диктатуры, как Убико в Гватемале, Сомосы в Никарагуа, Трухильо в Доминиканской Республике и др. После второй мировой войны в Латинской Америке прокатилась новая волна государственных переворотов, многие их которых были инспирированы извне. Только за 10 лет (1945-1954 гг.) было организовано 70 путчей и военных переворотов, причем 18 из них оказались успешными. В это время при поддержке правящих кругов США у власти утвердились такие одиозные диктаторы, как Батиста на Кубе, Кастильо Армас в Гватемале, Гомес в Колумбии и т. д.
Неспособность ряда диктаторов бесконечно подавлять оппозицию и контролировать политическую обстановку привели в конце 60-х гг. к целой серии контрпереворотов, которые имели своей целью восстановление законной власти. Приход к руководству государством прогрессивно настроенных военных, патриотических и демократических партий, представителей иных реформистских и демократических организаций представлял собой новое явление в государственно-правовой жизни стран Латинской Америки. Так, в конце 60-х гг. в Перу, Панаме, Боливии и в Эквадоре взявшие в свои руки власть военные осуществили ряд прогрессивных преобразований, направленных прежде всего на защиту национальной экономики от экспансии иностранного капитала.
Новым явлением в политической жизни латиноамериканских республик стало избрание в результате демократических выборов в 1970 г. в Чили на пост президента кандидата от блока левых партий С. Альенде. Успехи левых сил, которые расценивались в США и консервативными кругами на самом субконтиненте как новое проявление (после Кубинской революции 1959 г.) "красной угрозы", стали удобным поводом для целой серии новых военных переворотов в 60-х, а затем в 70-х гг. Установившиеся в это время военные и гражданско-военные режимы в Бразилии, Чили, Гватемале, Уругвае, Аргентине и других странах откровенно защищали интересы земельной олигархии, крупного национального капитала и транснациональных компаний.
Частые государственные перевороты, как и прежде, порождали конституционную нестабильность. Как правило, военные, захватившие власть, и даже самые одиозные диктаторы спешили оформить свое правление с помощью нового конституционного документа, который нередко лишь во второстепенных вопросах отличался от предыдущей Конституции. В результате в ряде стран по-прежнему происходила частая смена конституций (в Венесуэле, в Боливии и в некоторых других странах в XX в. сменилось до 10 конституций). Лишь в Аргентине и в Колумбии сохранялись конституции, принятые еще в XIX в., но и их текст претерпел существенные изменения.
Для латиноамериканского конституционализма XX в. характерно то, что даже при самых жестких диктатурах творцы конституции были вынуждены сохранять ее "демократический фасад". Авторитарные методы правления не означали исключения из конституций развернутых и детально разработанных глав или целых разделов, посвященных политическим правам и личным свободам граждан. Даже в Парагвае, где несколько десятилетий держалась полуфашистская диктатура Стресснера, конституция декларировала "запрещение эксплуатации человека человеком". Определенное значение имели конституционные положения, предусматривающие социальные гарантии (право на труд, пенсию, на ограниченную рабочую неделю и т. д.). Идеи "социального партнерства" нашли свое отражение не только в странах с относительно демократическими конституциями (Мексика, Коста-Рика и др.), но и в странах с военными и военно-гражданскими режимами. Так, в ряде конституций 50-70-х гг. частная собственность трактовалась вслед за другими странами Запада как "социальная функция", а отсюда предусматривалась и возможность ее ограничения, в том числе национализация частной собственности в "интересах общества".
Конституции большинства стран субконтинента, отражая тенденцию к концентрации политической власти, закрепляют унитаризм с ярко выраженной централизованной системой администрации, но сохраняют муниципальное самоуправление. В тех странах, где сохраняется федерация, последняя выступает прежде всего как исторически унаследованная форма административно-территориальной организации государства (Бразилия, Аргентина, Мексика, Венесуэла).
Основным стержнем конституционного механизма является президент республики, избираемый, как правило, сроком на 6 лет, причем не парламентом, а непосредственно населением. Это, по сути дела, выводило президента и правительство из-под парламентского контроля. Утвердившаяся в XX в. на субконтиненте своеобразная "суперпрезидентская" республика с обширными полномочиями президента является весьма удобным инструментом для установления режима личной власти. В Латинской Америке, согласно конституциям, в руках президента концентрируется правительственная власть: он осуществляет руководство государственным аппаратом и вооруженными силами. Велика роль президента и в законодательном процессе (право вето, президентские послания конгрессу, право издавать президентские декреты или "декреты-законы" и т. д.). Президенты-диктаторы, контролировавшие процесс избрания парламентариев, грубо вмешивались во внутренние дела конгресса, а в ряде случаев обходились без него. В период правления Перона в Аргентине за "неуважение к президенту" членов конгресса заключали в тюрьму.
Все возрастающую роль в политической жизни подавляющего большинства латиноамериканских республик (исключение - Мексика, Коста-Рика) с середины XX в. играла армия. Выдвижение армии на политическую авансцену определялось не просто кризисным состоянием общества, но возникающим на его основе вакуумом власти, отсутствием в стране реальной гражданской силы, способной предотвращать гражданские войны и поддерживать порядок. Четкая организация, оснащение новейшим вооружением делают армию реальной политической силой, арбитром социально-классовых и иных конфликтов. Решение многих политических вопросов все в большей степени зависит от позиции армии. Политизация касалась, как правило, лишь армейского руководства (генералитет, офицерский корпус), тогда как рядовой и сержантский состав, как показали перевороты 70-х гг., все еще слепо следовали команде сверху. Поскольку командный состав - выходцы из высших или средних слоев общества, неудивительно, что вооруженные силы в сложной кризисной ситуации выступали, как правило, на стороне местной олигархии и иностранного капитала. Но в 60-70-х гг., как отмечалось выше, военные, захватив власть, становились в ряде стран (Перу, Боливия, Эквадор) инициаторами глубоких прогрессивных преобразований. Однако военные режимы, не имеющие в силу отсутствия соответствующих демократических механизмов прочных связей с гражданским обществом, постепенно перерождались в обычные диктатуры.