1.2. Преодолеть оппозицию между «индивидом» и «обществом»
Через все работы Норберта Элиаса красной нитью проходит критика классической оппозиции между индивидом и обществом.
Поставить под сомнение эту оппозицию означает прежде всего дистанцироваться от субстанциалистских тенденций, связанных с нашим разговорным использованием языка, уже выявленных Витгенштейном в его поздней философии и состоящих в «поисках субстанции [substance], которая отвечала бы имени существительному [substantif]»1. Речь идет о факте априорного полагания, будто бы за используемыми нами словами стоят однородные и хорошо различаемые реальности. Сходным образом Норберт Элиас отмечает, что за используемыми нами именами существительными (например, «индивид» или «общество») мы автоматически различаем наличие существа, «отчетливо видимых и осязаемых вещей»2. Это приводит к тому, что «индивид и общество выступают как две совершенно различные вещи, как если бы речь шла о столе и о стуле»3.
В связи с этим Норберт Элиас предлагает обратиться к истории. Ведь согласно Элиасу представление отдельного «Я», внешнего по отношению к обществу, каким мы знаем его сегодня, существовало не во все эпохи и не во всех обществах. «Наше собственное обычное видение, наш собственный образ человека воз ник довольно поздно в истории человечества, он формировался медленно и существовал первоначально на протяжении достаточно короткого периода в узких кругах античных обществ, затем появился вновь уже в период, который в истории западных обществ назвали Возрождением (конец XIV — начало XVII в.)»4. Позднее в своей работе «Общество индивидов» Норберт Элиас в общих чертах исследует в историческом аспекте возникновение проблематики самосознания и внутреннего мира (как противостоящих другим и внешнему миру) в западной философии, отдавая особую дань идеям Рене Декарта (1596—1650) и его знаменитому «Я мыслю, следовательно, я существую». Однако с социально-исторической точки зрения эти философские конструкции представлены как симптомы более широких социальных изменений, развития структур личности, свойственных особой «стадии» западного «цивили зационного процесса».
1 Elias N. Le Cahier bleu et leCahier brun. Paris: Gallimard, 1965. P.51.
2 Elias N. Qu'est-ce que la sociologie? Paris: Pandora, 1981. P. 16.
3 Ibid. P. 134.
4 Elias N. La Societe des individus. Paris: Fayard, 1991. P. 137.
Продолжая оставаться в рамках исторического подхода, Норберт Элиас в той же работе исследует, как, в зависимости от эпохи и общества, меняется представление об идентификации личностей в связи с отношением к «Мы» и к «Я». В частности, он отмечает, как возросла роль «Я» и процесса индивидуализации в наших современных, называемых «развитыми», обществах. Этот процесс носит социальный характер в том смысле, что он характеризует структуры личности в связи с межличностными типами отношений, которые доминируют сегодня в западных универсумах.
Все эти разные исследовательские подходы объединяет попытка — которая и по сей день остается актуальной — преодолеть оппозицию индивиды/общество в области социальных наук. Индивид не рассматривается в качестве целостности, внешней по отношению к обществу, а общество — в качестве целостности, внешней по отношению к индивидам, следовательно, общество не сводится ни к простому объединению индивидуальных единиц (методологический индивидуализм), ни к независимой совокупности индивидуальных действий (холизм). Согласно Норберту Элиасу, собственно предметом социологии выступают взаимозависимые индивиды. Только при таком подходе понятия индивид и общество способны обрести социологический смысл, при условии, однако, что он подчинен понятию взаимозависимости: «понятие индивида соотносимо с взаимозависимыми людьми, но только в единственном числе, понятие же общества соотносимо с взаимозависимыми людьми, но только во множественном числе»1. Этот подход оказался особенно плодотворным при анализе такой специфической личности, какой был В. А. Моцарт. В своей, оставшейся незавершенной работе «Моцарт. Социология гениальности» Норберт Элиас показывает нам буржуазного музыканта «в придворном обществе», который, однако, остается практически слугой и который разрывается между аристократическими нормами придворного общества и нормами восходящих буржуазных слоев. Перед музыкантами такого класса открывалось совершенно реальное пространство выбора, связанное, в частности, с возможностью поменять господина, благодаря наличию в Германии и Австрии многочисленных королевских дворов. Однако сами эти пространства выбора были пред-структурированы формами взаимозависимости, в которые такие музыканты были заключены.