2.2. Два ключевых понятия: габитус и поле

По мнению Пьера Бурдье, «движущей причиной исторического действия, действия художника, ученого или правителя, равно как рабочего или мелкого чиновника, является не субъект, который бы лицом к лицу сталкивался с обществом как с объектом, конституированным извне. Эта движущая причина заключен не в сознании и не в вещах, но в связи между двумя состояниями социального, т. е. истории, объективированной в вещах в форме институтов, и истории, воплощенной в телах в форме системы устойчивых диспозиций, которую я называю габитусом»¹. Таким образом, встреча габитуса и поля, «свершившейся истории тела» и «свершившейся истории вещи» , предстает в качестве главного механизма производства социального мира. Пьер Бурдье выделяет здесь двойное конструктивистское движение интериоризации внешнего и экстериоризации внутреннего, пытаясь сделать это движение операциональным для эмпирических работ.

Габитус — это в каком-то смысле социальные структуры нашей субъективности, формирующиеся первоначально через наши первые опыты (первичный габитус), а затем через опыт нашей взрослой жизни (вторичный габитус). Это то, каким образом социальные структуры отпечатываются в наших головах и телах посредством интериоризации внешнего. Таким образом, Пьер Бурдье определяет понятие габитуса более точно, чем это сделал Норберт Элиас, а именно как «систему устойчивых и переносимых диспозиций»¹. Диспозиции суть склонности воспринимать, чувствовать, поступать и мыслить определенным образом, чаще всего бессознательно инте- риоризированные и инкорпорированные каждым индивидом вследствие объективных условий его существования и его социальной траектории. Эти диспозиции устойчивы, так как они, хотя и способны изменяться в процессе наших опытов, глубоко укоренены в нас, ив силу этого пытаются сопротивляться изменению, отмечая тем самым определенную преемственность в жизни личности. Они переносимы, так как диспозиции, приобретенные в ходе определенных опытов (например, семейных), оказывают воздействие на другие сферы опыта (например, профессиональные); это самый первый элемент единства личности. Наконец, диспозиции образуют систему, поскольку они стремятся объединиться. Но для Пьера Бурдье единство и устойчивость личности, в принципе действующей в соответствии с габитусом, не являются тем единством и той устойчивостью, которые сознательно и ретроспективно представляются самой личностью и которые социолог называет «биографической иллюзией». Они суть единство и устойчивость, в самом широком смысле бессознательные и реконструируемые исследователем (в зависимости от места в пространстве социальных классов, от занимаемых институциональных позиций, накопленного опыта внутри различных полей ит. д., а следовательно, также и от пройденной социальной траектории). Эта точка зрения отличается от тех, которые мы рассмотрим ниже (глава 5) и согласно которым личность наделена значительно более дробными диспозициями и идентичностями, что делает задачу унификации еще более проблематичной.

Будучи объединяющими, индивидуальные габитусы являются также и единичными. Коль скоро существуют классы габитусов (например, схожие габитусы — с точки зрения условий существования и траекторий — какой-либо группы одного социального происхождения), а следовательно, и габитусы класса, каждый индивидуальный габитус специфическим образом комбинирует в себе определенное разнообразие (большее или меньшее) социальных опытов. Но можно ли сказать, что этот габитус просто воспроизводит социальные структуры, продуктом которых он является? Габитус конституируется «порождающими принципами», т.е. в некотором смысле по типу компьютерной программы (но программы, частично самопрограммирующейся). Он призван давать множество ответов на различные встречающиеся ситуации, исходя из ограниченной совокупности схем действия и мышления. Таким образом, габитус воспроизводится скорее тогда, когда сталкивается с привычными ситуациями, однако он способен к инновациям, когда оказывается лицом к лицу с незнакомыми ситуациями.

Поля конституируют экстериоризацию внутреннего в процессе. Именно с этой точки зрения Пьер Бурдье рассматривает институты — не в качестве субстанций, но с точки зрения отношений, как конфигурации отношений между индивидуальными и коллективными акторами (Пьер Бурдье говорит об агентах (agents), чтобы подчеркнуть, что они в равной мере подвергаются воздействию (sont agls) — как изнутри, так и извне — и действуют свободно). Поле есть сфера социальной жизни, которая постепенно автономизируясь в ходе истории, приобретает социальные отношения, цели и средства, свойственные только ей и отличные от иных полей. Люди преследуют разные интересы в экономическом или художественном поле, поле журналистики, политики или спорта. Поле, таким образом, является полем сил — оно отмечено неравномерным распределением средств и, следовательно, соотношением сил между доминирующими и доминируемыми, и одновременно полем борьбы — в нем социальные агенты сталкиваются между собой, чтобы сохранить или изменить это отношение сил. Согласно Пьеру Бурдье, само определение поля и установление его границ (вопрос о том, кто имеет право на участие в поле и т. д.) может быть составной частью этой борьбы, что отличает данное понятие от обычно более закрытого понятия «система». Каждое поле отмечено отношениями конкурентной борьбы между его агентами (Пьер Бурдье говорит также о рынке), несмотря на то, что участие в игре предполагает хотя бы минимум их договоренности между собой относительно существования поля.

Каждое поле характеризуется специфическими механизмами капитализации свойственных ему легитимных средств. Таким образом, согласно Пьеру Бурдье, существует не один капитал, на чем настаивали Маркс и «марксисты» (а именно экономический), а множество капиталов (культурный капитал, политический капитал и т. д.). Нам предлагается не одномерное представление о социальном пространстве как в «марксизме», где понимание общества концентрируется в первую очередь вокруг экономического видения капитализма, а многомерное, при котором социальное пространство состоит из множества автономных полей, каждое из которых определяют специфические способы доминирования. Следовательно, перед нами не один капитализм (в экономическом смысле), а многие формы капитализации и доминирования: ассиметричные отношения между индивидами и группами, которые установились в пользу одних из них, причем некоторые могут переноситься в другие поля, как, например, доминирование мужчин над женщинами¹. Эти формы капитализации являются автономными, они находятся иногда в состоянии конкурентной борьбы (например, классический конфликт между обладателями экономического капитала и капитала культурного, между бизнесменами и «интеллектуалами») и, одновременно, различным образом пересекаясь, они связаны между собой (некоторые агенты соединяют в себе экономические, культурные и политические капиталы, тогда как другие «отторгнуты» от большинства легитимных капиталов). То, что Пьер Бурдье называет полет власти, является местом, где соединяются различные поля и капиталы: это та точка, в которой сталкиваются агенты, занимающие доминирующее положение в различных полях, это « поле борьбы за власть между обладателями различных форм власти».