3.4. Вопросы
Наиболее острую критику вызвали именно эпистемологические позиции Мишеля Каллона и Бруно Латура (их в принципе релятивистское отношение к понятию научной истины), являющиеся действительно одним из наиболее слабых мест их теории. Франсуа-Андре Изамбер, усомнившись в способности социальной науки к опровержению собственного релятивистского искушения, когда она берется осмыслять другие науки, выразился следующим образом: «Бруно Латур не может взывать к разуму, который он отверг». Конечно же, дело обстоит несколько сложнее, и следовало бы скорее говорить о том, что работы Каллона и Латура балансируют (в зависимости от ситуации) между релятивистской эпистемологией (согласно которой понятие научной истины не является более регулятором для всей совокупности научных практик и, следовательно, не является таковым и для их собственной исследовательской деятельности) и релятивизмом в строго методологическом смысле (ограничивающимся тем, что вопрос об истине выносится за скобки только в отношении той научной области, которая избирается в качестве предмета их социологического анализа).
Другие исследователи, работающие, как, например, Бенжамен Маталон, критиковали подобные работы, находящиеся на стыке эпистемологических и теоретических вопросов, зато, что, отказываясь от различения социальных и когнитивных аспектов, они отрицают специфичность науки. Действительно, в исследованиях М. Каллона и Б. Латура научные универсумы предстают как подобные другим универсумам, и, быть может, слишком подобные. Тогда как в других работах, в частности в трудах Пьера Бурдье, была выдвинута идея о том, что если научное поле и обладает чертами, общими и для других социальных полей (конкурентная борьба, стратегии, логики профессии, механизмы капитализации и доминирования и т. д.), то оно тем не менее обнаруживает автономию и специфичность «такой социальной игры, в которой силой наделена истинная идея». Именно это делает возможным «появление относительно независимых от социальных условий их производства социальных продуктов, каковыми являются научные истины».
Возникает также ряд вопросов и по поводу других теоретических положений М. Каллона и Б. Латура. Так, Франсис Шаторэйно заострил свое внимание на их ограниченном понимании прочности и стабильности социальных связей, рассматриваемых только через соотнесение с количеством накопленных средств. Равным образом можно задаться вопросом, не препятствует ли методологическое стремление к изучению стабилизации мира только лишь в фазе его завершения как результата анализируемых процессов (раскрытие черных ящиков) пониманию того, как эти процессы в их первоначальной фазе были связаны с формами пред-стабилизации реальности (в головах и в вещах). Ведь невозможно одновременно раскрыть все черные ящики (во времени и в пространстве). Что касается ЭрхардаФридберга, то он критикует отсутствие различения между человеческими деятелями и нечеловеческими деятелями, что препятствует пониманию специфики человеческого поведения. Впрочем, как обнаружил Франсис Шаторэйно, различение человеческие/нечеловеческие, равно как и само определение человечности, не одинаковы в различных ситуациях. Кроме того, следует также отметить, что стремление к одинаковой трактовке полюса люди — общество и полюса предметы — природа сводит на нет вклад «понимающих» направлений в социальные науки (в частности, теорииМ. ВебераиА. Шюца),которыекакраз и пытались выводить последствия из двойной констатации: 1) что на полюсе люди — общество разворачивается символическая деятельность, способствующая конституированию реальности этого полюса и его отношений с полюсом предметы — природа; и 2) что социологи располагаются на полюсе люди — общество (и с этой точки зрения они разноудалены от изучаемых ими рыбаков и морских гребешков*).