3. Лейбниц
Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716) — великий немецкий юрист, философ, математик, один из ярких представителей раннего Просвещения в Германии. Будучи универсальным ученым, он внес выдающийся вклад в процесс и развития гуманитарных и естественных наук.
Свое юридическое образование Лейбниц получил в университетах Лейпцига и Йены. Наряду с юриспруденцией он изучал философию и математику. В 1666 г. он получил звание магистра философии за диссертацию «О комбинаторном искусстве». В том же году он стал доктором права, защитив докторскую диссертацию «О запутанных судебных делах».
В течение ряда лет (1668—1672) Лейбниц находился на службе в Майнцском курфюрстве и занимался вопросами совершенствования права и кодификации законодательства. В гг., продолжая свои научные занятия, посетил Па
риж, Лондон, Голландию, изучал состояние науки в разных европейских странах, встречался с выдающимися учеными и политиками той эпохи, установил с ними прочные связи, вел обширную переписку. С 1676 г. и до конца жизни он занимал высокую должность тайного юстиц-советника двора герцогов Ганновера, занимался вопросами права, политики и экономики, выполнял дипломатические поручения внутригерманского и общеевропейского характера. Такую же должность тайного юстиц-советника Лейбниц занимал при австрийском и бран- денбургском дворах, а в дальнейшем — и при русском дворе.
Выдающихся успехов Лейбниц добился и в области естественных наук, особенно в математике, где независимо от Ньютона открыл дифференциальное и интегральное исчисление и первым опубликовал в печати результаты своих математических открытий. Изобретенная им счетная машина положила начало созданию счетно-решающей техники, в русле развития которой в XX в. возникла кибернетика.
Лейбниц был неутомимым пропагандистом и умелым организатором науки, членом научных обществ и академий наук Парижа, Лондона, Вены и Рима, создателем и первым президентом Берлинской академии наук.
Воодушевленный реформаторской деятельностью Петра I, Лейбниц приложил много усилий для распространения в России достижений европейской науки, техники, образования и просвещения. В личных беседах с русским царем, в многочисленных письмах, реформаторских проектах и программах Лейбниц постоянно развивал свои мысли о необходимости и благотворности создания в России собственной академии наук, организации разветвленной системы школьного и университетского образования, научно-исследовательских центров, публичных библиотек и музеев, внедрения достижений науки и техники в народное хозяйство страны. По указу Петра I от 1 ноября 1712 г. Лейбниц был принят на русскую службу в качестве тайного юстиц-советника с годовым жалованьем в 1000 талеров.
По поводу связанного с его службой поручения представлять соображения о русском законодательстве, в том числе о судоустройстве и административном управлении, Лейбниц несколько шутливо говорит о своих обязанностях в качестве «русского Солона»: «Вам покажется странным, что мне придется быть в известном смысле русским Солоном, хотя и издалека. Так как, по моему мнению, самые краткие законы, как, например, десять заповедей или двенадцать таблиц древнего Рима, лучше всех других законов и так как на этот предмет с самых ранних пор были обращены мои размышления, то поручение царя меня нисколько не затруднит».
Выполняя поручения по русской службе, Лейбниц, помимо подготовки многочисленных об организации науки и
образования в России и различных конкретных мер по их реализации, занимался вопросами истории русского государства и законодательства и разработкой предложений по их модернизации в условиях петровских преобразований. В направленном
Петру I проекте об устройстве коллегий в России, в числе которых предусматривалась и «ученая коллегия», Лейбниц, в частности, писал: «Опыт достаточно показал, что государство можно привести в цветущее состояние только посредством учреждения хороших коллегий, ибо как в часах одно колесико приводится в движение другим, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни непременно будет показывать стране счастливые часы. Но как по различию часов одни требуют большего, другие меньшего количества колес, так бывают различны и государства, а потому нельзя установить для всех одинакового числа коллегий».
Также и в других вопросах Лейбниц, пропагандируя европейские достижения в области государственно-правового строительства, постоянно подчеркивал необходимость учета особенностей, первоочередных задач и возможностей петровской России и предостерегал против слепого копирования зарубежного опыта, которому к тому же присущи не только достоинства, но и свои существенные недостатки. Так, касаясь вопросов реформирования суда, Лейбниц отмечал сложность и неоднозначный характер последствий внедрения в России европейского судопроизводства: «Я сомневаюсь, чтобы царю нужны были юристы, и мне кажется, что он, скорее, желает обойтись без них из опасения ввести вместе с ними кляузничество. Очень трудно удержаться в середине между судебным кляузничеством, которое господствует в нашем судопроизводстве, и насильственным произволом турецкого визиря или паши».
Также и в своей многообразной дипломатической деятельности, которой он успешно занимался с молодых лет до конца жизни, Лейбниц выполнял ряд поручений русского двора, содействовал расширению международных связей России и укреплению ее позиций во внутригерманской и общеевропейской политике, направленной на полное освобождение Европы от турок, на прекращение войн и утверждение мира между европейскими государствами.
Лейбниц был горячим поборником веротерпимости, согласия и единения всех направлений христианства, включая и православие.
Веротерпимость и согласие различных христианских конфессий в самой Германии Лейбниц считал важным шагом на пути к преодолению феодальной раздробленности страны и формированию единого централизованного немецкого государства.
Политико-правовые взгляды Лейбница тесно взаимосвязаны с его общенаучными и метафизическими (философскими и теологическими) воззрениями. Созданное Богом мироздание — это, по Лейбницу, лучший из возможных миров, в котором царят божественно предустановленная гармония, согласованная деятельность и прогрессивное развитие бесконечного множества монад. Под монадой (от греч. монас — единица) он имеет в виду индивидуальную субстанцию всего сущего, нечто нематериальное, единое и неделимое, некий «бестелесный автомат», обладающий автаркией (самодостаточностью), самостоятельностью. Сущность монады — это деятельность. Самодеятельность монад, постоянная смена их внутренних состояний представляет собой актуализацию их внутреннего потенциала, раскрытие и развертывание исходно заложенного в них субстанциального содержания.
Каждая монада обладает представлением (восприятием) и влечением (стремлением). Лейбниц характеризует монады как бессмертные «жизненные начала», распространенные во всей- природе. Воспринимая в себя весь космос, каждая монада как «зеркало вселенной» представляет собой микрокосмос. В неорганическом мире монады — это субстанциальные формы; монады, обладающие чувством, — это души; монады, обладающие разумом, это — духи. Все мироздание — это непрерывная лестница монад: от низших монад до разумного человеческого духа. Высшей монадой является Бог — творец всех других монад, носитель вечных истин, творец мировой гармонии и гарант совершенства мира.
В рационалистической «теодицее» (богооправдании) Лейбница подразумевается «философский» Бог, главным атрибутом которого является разум, а сущностью — чистая деятельность. По поводу наличия зла в созданном Богом мире Лейбниц отмечает: «Зло можно понимать метафизически, физически и морально. Метафизическое зло состоит в простом несовершенстве, физическое зло — в страдании, а моральное зло — в грехе. Так как физическое и моральное зло не необходимы, то достаточно, чтобы они были возможны в силу вечных В и состоит божественное определение о допущении зла».
В области присущих Богу вечных истин, внутри Божественного ума «пребывает не только первоначальная форма добра, но и начало зла». Без возможности зла невозможно и добро: «Говоря, что зло допущено как conditio sine qua поп (т. е. как непременное условие. — В. Н.) добра, я понимаю это не в смысле принципа необходимости, а в смысле принципа соответствия; допускаемое мною предопределение всегда надо понимать в смысле побуждения и никогда — в смысле принуждения». Это побуждение ко злу присуще и соответствует не Богу, а самим несовершенным и ограниченным созданиям, которые сами своими действиями производят зло.
Подобное ограниченное и несовершенное создание, становясь причиной греха, замечает Лейбниц, бывает причиной зла по некоторой недостаточности, подобно тому как заблуждения и дурные склонности возникают от некоторого лишения и подобно тому как лишение становится действенным лишь по случаю. Бог ожесточает не тем, что сообщает душе нечто злое, а тем, что действие его благого влияния ограничивается сопротивлением души и обстоятельствами, способствующими этому сопротивлению, когда Бог дарует не все благое, способное превзойти зло. Но если бы Бог захотел сделать больше, то ему надо было бы с помощью каких-то чудес изменить природу имеющихся созданий или создать новые творения, чего «наилучший замысел» не мог допустить, подобно тому как, например, не мог допустить, чтобы течение реки было быстрее, чем допускает ее уклон. «Ограниченность или изначальное несовершенство созданий, — замечает Лейбниц, — производит то, что наилучший замысел универсума не может быть свободен от известного зла, которое тем не менее превращается в наибольшее благо. Это в некотором роде беспорядки в частностях, которые, однако, удивительным образом открывают красоту целого, подобно тому как некоторый диссонанс, допущенный кстати, делает гармонию более прекрасной». Так что в целом можно сказать: все к лучшему в этом лучшем из миров.
Бог, поясняет Лейбниц, прежде желает блага, а затем — наилучшего. В отношении сущности зла Бог совершенно не желает морального зла и отнюдь не желает физического зла или страданий, поэтому-то и нет безусловного предопределения к осуждению; да и физического зла Бог желает как должного наказания за вину или в виде средства для цели, т. е. для предупреждения больших зол и для достижения наибольших благ.
Наказание равным образом служит и в качестве устрашения, и зло часто ведет к большему ощущению добра и иногда также приводит к большему совершенству того, кто его творит. Но Лейбниц подчеркивает, что никоим образом нельзя нарушать правило: «Не следует совершать зла, чтобы достичь добра».
Из своих суждений о добре и зле Лейбниц заключает, что человек должен постоянно стремиться к лучшему, трудиться над самим собой и добиваться своего морального самосовершенствования. Хотя абсолютная свобода и чистая деятельность, свободная от всякого зла, доступны лишь Богу, но и «человек свободен». Как разумное и духовное создание, высшая из всех земных монад он способен к самопознанию и самоопределению и благодаря этому является самостоятельной личностью, свободным существом, обладающим свободой выбора, возможностью моральной мотивации своих поступков и успешного морального совершенствования на пути к лучшему. Между людьми как духовными созданиями и Богом, подчеркивает Лейбниц, существует не только «отношение машины к мастеру, но и отношение гражданина к государю; они должны существовать, пока существует универсум».
Корень свободы человека — его разумность. «Понимание, — подчеркивает Лейбниц, — есть как бы душа свободы, а прочее составляет как бы ее тело и основание. Свободная субстанция определяет сама себя, и определяет себя посредством благого мотива, понятого разумом, который ее склоняет, но не принуждает. Все условия свободы содержатся в этих немногих словах».
Лейбниц, отмечая двусмысленность термина «свобода», различает свободу юридическую и фактическую. Под юридической свободой он, по существу, имеет в виду абстрактную правосубъектность и правоспособность лида. «Согласно юридической свободе, — замечает он, — раб совсем несвободен, крепостной не вполне свободен, но бедняк столь же свободен, как и богач. Фактическая свобода заключается либо в силе делать то, что хочешь, либо в силе хотеть как должно». Характеризуя фактическую «свободу действий», Лейбниц подчеркивает ее зависимость от реального положения и состояния лица: «Вообще говоря, тот, у кого больше средств, более свободен делать то, что он хочет».
Согласно диалектике свободы, необходимо
сти и случайности, свобода воли (свободные действия, свобода выбора) отлична от разума, предполагает случайность, а не необходимость акта воли и в этом смысле противоположна абсолютной (метафизической) необходимости. При этом разум (с помощью соответствующих доводов) может детерминировать волю, но способом, который «склоняет, не принуждая». В этой связи Лейбниц считает удачным положение Аристотеля, что свободные действия — это такие действия, которые не просто спонтанны (случайны), но еще и вдобавок обдуманны.
Человек, обладающий свободой воли и разумом, как маленький бог свободно действует в своем мире. «Поэтому, — замечает Лейбниц, — человек есть малый бог в своем собственном мире, или в микрокосмосе, управляемом им на свой манер; он творит в нем нечто удивительное, и его искусство часто подражает природе». Свободная воля людей проявляет себя по- разному и нередко приводит к большим прегрешениям. При этом человек испытывает зло по мере своей вины и подвергается наказанию, но Бог своим удивительным искусством превращает все прегрешения этих малых миров в величайшее украшение своего великого мира.
Подобные положения, подчеркивает Лейбниц, следует рассматривать не только как приятные и утешительные, но и как вполне истинные. Тем более что в универсуме нет ничего истиннее счастья и приятнее истины. «К довершению красоты и общего совершенства Божественных творений, — отмечает он, — следует признать, что во всей вселенной совершается известный непрерывный и свободный прогресс, который все больше продвигает культуру. Так, цивилизация с каждым днем охватывает все большую и большую часть нашей земли. И хотя верно, что некоторые ее части дичают или же разрушаются и подавляются, но... эти разрушения и падения способствуют достижению более высокой цели». И в этом бесконечном развитии и движении к более высоким ступеням совершенства и культуры нет какого-либо предела для прогресса.
С этих оптимистических позиций Лейбниц защищает предустановленную гармонию этого лучшего из миров от разного рода его пессимистических оценок и трактовок. Так, он считает преувеличением положение французского философа П. Бейля о том, что человек зол и несчастен, что всюду тюрьмы и больницы, а история — это лишь собрание преступлений и несчастий рода человеческого. На самом деле, замечает Лейбниц, в жизни людей несравненно больше добра, чем зла, как несравненно больше домов, чем тюрем. Заблуждение историков, подчеркивает Лейбниц, состоит в том, что они обращают внимание больше на зло, чем на добро, между тем как главная цель истории, равно как и поэзии, состоит в том, чтобы посредством примеров учить благоразумию и добродетели и изображать порок в таком виде, чтобы это возбуждало отвращение и позволяло или помогало избежать его.
В русле своего учения о предустановленной гармонии Лейбниц трактовал историю (священную и гражданскую) как актуализацию, развертывание и выражение Божественного замысла. «История, — писал он, — есть зеркало Божественного провидения и представляет нам Бога облеченным нравственностью, поскольку Он проявляет себя не только как первоисточник (принцип) вещей (как в метафизике и в математике), не только как изобретатель удивительных машин (как в физике), но и как управитель духов в этом мировом государстве. И проявляет Он себя так, как будто он один из наших близких, т. е., следовательно, некий Дух, к нам наилучшим образом расположенный; таким образом Он раскрывает человеческому роду свою бесконечную благость и в отношении руководства империями, и в отношении сокращения наших путей к спасению... Гражданская история, в которую я включаю и современную, указывает на Его неограниченную волю».