Законы, отмечал Местр, являются лишь заявлениями о правах,
а права заявляются лишь тогда, когда на них наступают. Человеческое влияние не распространяется за пределы развития существующих прав. Если люди неблагоразумно преступают эти границы безрассудными реформами, то нация теряет то, что она имела, не достигая того, что желает. Отсюда вытекает необходимость лишь крайне редкого обновления, всегда проводимого с умеренностью и трепетом. Если Провидение повелело быстрее образовать политическую конституцию, то появляется человек, наделенный непостижимой мощью: он говорит и заставляет себе повиноваться. Однако такие люди принадлежат, быть может, миру античному и временам молодости наций. Это всегда короли либо в высшей степени благородные люди. Даже обладавшие необыкновенной мощью законодатели всегда лишь собирали ранее существовавшие элементы в обычаях и нравах народов. Это собирание, это быстрое образование, походящее на создание, осуществляется лишь во имя Господне. Политика и религия образует единый сплав.
В ходе обсуждения природы и формы современных конституций Местр замечает, что не существовало свободной нации, которая не имела бы в своей естественной конституции столь же древних, как она сама, зародышей свободы. Ей всегда удавалось успешно развивать путем принятия писаных основных законов лишь те права, которые существовали в естественной конституции. Конституция Франции 1795 г. создавалась из противоречивых материалов и содержит в себе как положительные моменты (например, разделение властей), так и ошибочные положения, вводящие граждан в заблуждение. Она, как и предыдущие конституции (1791 и 1793 гг.), создана для абстрактного человека (общечеловека), которого в мире не существует (в мире существуют французы, итальянцы, русские и т. д.). Подобные же конституции могут быть предложены любым человеческим общежитиям, начиная с Китая и кончая Женевой. Но конституция, которая создана для всех наций, не годится ни для одной; такая конституция — это чистая абстракция, «схоластическое произведение, выполненное для упражнения ума согласно идеальной гипотезе». При создании конституции в виде совокупности основных законов необходимо, полагал Местр, решение следующей задачи: при заданных условиях — население, нравы, религия, географическое положение, политические отношения, богатство, добрые и дурные свойства какой-то определенной нации и т. д. — найти законы, ей подхо- Несоблюдение этого требования ведет к печальным результатам: «не устаешь от созерцания невероятного зрелища нации, наделившей себя тремя конституциями за пять лет» (Размышления о Франции). А между тем, как проговорился еще Руссо, «законодатель не может себе подчинить ни силой, ни рассудком».
Религиозные мотивы доминируют и в трактовке проблем законодательства Бональдом. В работе «Первоначальное законодательство, рассматриваемое в последнее время исключительно в свете разума» (1802) он различает закон как Божественную волю и закон как человеческое право. Религиозные законы — это правила взаимоотношений человека с божеством, а законы политические — правила взаимоотношений человека с человеком.
Закон как Божественная воля непосредственно выражен в первоначальном по времени, общем для всех существ основном законе, под которым имеется в виду естественный закон; позитивные законы — это частные, вторичные, местные законы, которые можно было бы называть законами-следствиями, поскольку они должны быть естественным следствием основных законов. В этой связи Бональд ссылается на следующее положение Мабли: «Законы хороши, если они являются продолжением естественных законов». Настало время, полагает Бональд, перейти к применению десяти заповедей к различным состояниям общества и проследить развитие общего закона в законах.
Все народы, у которых частные или местные законы далеки от естественных следствий общего и основного закона, которые допускают нарушение этого самого закона (в виде идолопоклонства, злоупотреблений правом войны, полигамии и т. д.), не являются цивилизованными, какими бы благопристойными они ни выглядели благодаря прогрессу в искусствах и торговле.
Закон, согласно Бональду, есть воля и вместе с тем мысль власти. Выражение этой мысли, декларация этой воли есть, таким образом, слово власти, существа, устанавливающего соответствующий закон: человека — Сына Божьего в религии, человека — короля в государстве, человека — отца в семье. Легитимность человеческих действий заключается в их соответствии общему закону, а их легальность — в их соответствии местным законам. Легитимность есть совершенство, абсолютное добро, необходимость; легальность есть благопристойность, относительное добро, полезность. Самое лучшее состояние общества такое, когда легитимное состояние является легальным или легальное состояние является легитимным.
Европейская консервативная традиция представлена также творчеством Людвига фон Галлера (1768—1854), принадлежавшего по рождению к привилегированному сословию г. Берна. С 1816 г. стал выходить его многотомный труд «Возрождение государственных наук» (сначала на немецком, затем на французском языках). Он стал заметным идеологом реакционной политики в рассматриваемый период.
Особенное усердие Галлер проявил в критике естественного права, упрекая его сторонников в том, что они выводили человеческое общежитие не из вечного, Богом установленного порядка, а из человеческого произвола. Если государство есть продукт человеческой воли, а источником власти является народ, то произвольная смена правительства является делом вполне закономерным. Неудача французской революции, закончившейся реставрацией монархии, объяснима, по Галлеру, не крайностями революционного движения и не слабой подготовленностью французов к восприятию совершенной формы правления, а ошибочностью рационалистической естественно- правовой теории, вообразившей, будто можно построить государство по указанию разума. Договорная теория происхождения государства основана на ложном предположении относительно естественного состояния, в котором люди будто бы пользовались полной свободой и были равными. Сам Галлер трактует государство как частную собственность государя, дарованную ему Богом. В качестве собственника такого рода один государь может объявлять войну для защиты своего права и кончать миром, он один вправе отчуждать ту или иную часть территории страны и один распоряжается доходами, и, следовательно, между государственной казной и частной кассой государя различия быть не может. Мир и порядок возможны только при единомыслии. С этих позиций Галлер отрицает свободу совести, которую объявляет порождением гордости человеческой, ставящей свое «я» выше* божественного авторитета. А это опасно и. для светской власти. Для обеспечения единомыслия, полагал Галлер, следует учреждать строжайшую цензуру для книг вредного содержания.