Психолого-психиатрические особенности личности террориста
во многом определяются тем, что он непосредственно соприкасается со смертью. Она, с одной стороны, влияет на его психику, поступки и на события, в которые он включен, а с другой — его личностная специфика такова, что он стремится к ней; разрушает отделяющие от нее последние преграды, как бы позволяя ей непосредственно влиять на себя.
Это — террорист-некрофил. Смерть отпечатывает на нем образ, начинает говорить с ним на своем языке, и он его понимает. Потому что не защищен от нее задачей выживания, чаще всего и не ставит таковой перед собой, поскольку сам стремится к ней. Раз приблизившись к ней, такой человек приобретает опыт, который либо осознается и становится основой внутреннего развития, либо не осознается и на уровне личностного смысла определяет поведение, в том числе через потребность вновь и вновь испытать дрожь соприкосновения с тем, что находится за гранью. Таких наркотизирующая атмосфера близости к смерти может толкать на совершение самоубийственных террористических актов, ко также и других убийств, не обязательно террористических, например при участии в разных военных конфликтах.
Террористы, которые видят в смерти, своей или чужой, единственный путь решения возникших перед ними проблем, естественно, не испытывают страха перед возможной гибелью. Поэтому профилактический эффект неотвратимости уголовного наказания в отношении таких людей практически ничтожен. Они не боятся смерти, а перспектива длительного, даже пожизненного лишения свободы обычно не принимается ими во внимание, они просто не думают о нем. Только уже потом, после вынесения приговора, такие люди начинают осознавать, что им всю жизнь или значительную ее часть предстоит провести в местах лишения свободы. Их страдания, связанные с наказанием, начинаются с этого момента.
Всех обследованных террористов мы сопоставили с теми, которые совершили убийства в сфере быта, семьи, досуга. Приведем некоторые общие показатели, характеризующие две эти группы.
Прежде всего оказалось, что средний возраст террористов (28 лет) несколько ниже, чем возраст бытовых убийц.
Семейная адаптация и состояние в браке в этих группах были сходными. Как показатель внутрисемейной адаптации учитывалась роль обследуемого лица в семье. При этом роль лидера в семьях была одинаковой в обеих группах, однако роль подчиненного в основной группе обследованных отсутствовала, в то время как в группе «обычных» убийц она встречалась у 16%.
Уровень образования в основной группе был выше за счет лиц, имеющих высшее или незаконченное высшее образование (26% против 10).
Число занятых умственным трудом более чем в три раза превышало этот показатель в группе сравнения (17 против 5%). Лиц, занятых физическим трудом, в основной группе было на 10% меньше; здоровых, но неработающих — вдвое больше.
Без особенностей прошли армейскую службу 37% подэкспертных основной и 47 — группы сопоставления. Не служили по иным причинам 13% группы террористов и 21 — из группы сопоставления.
Таким образом, можно полагать, что в целом уровень социальной адаптации в основной группе был несколько выше, чем в группе совершивших «обычные» убийства, за счет более высокого образовательного уровня, хотя число неработающих оказалось значительнее.
Среди психиатрических данных обращает на себя внимание меньшая психопатологическая отягощенность у этих испытуемых. Так, среди родственников шизофрения встречалась примерно одинаково в обеих группах (6 и 7,5%), в то время как алкоголизм — в пять раз реже (8% в основной против 42 — в группе сопоставления). Патология в родах также отмечена у первых в два раза реже.
Половина подэкспертных основной группы воспитывалась в полных семьях. Значительных нарушений в типах воспитания не было. "Чисто в 4% можно отметить гипоопеку, в то время как в группе сопоставления почти у половины прослежена гипоопека и у трети - гиперопека. Возможно, это связано с некоторыми национальными особенностями воспитания.
Известно, что в развитии агрессивных установок большое значение придается игровой деятельности в детстве. Социально приемлемые ее формы прослеживались почти у половины лиц обеих групп, а социально неприемлемые в основной встречались почти в два раза реже (соответственно,^ и 21%). Взаимоотношения со сверстниками различались, главным образом, по показателю отвержения, отказа от совместных игр. Таких в основной группе было в три раза меньше но сравнению с группой «обычных» убийц (4 и 12%). В то же время показатели равных, партнерских, отношений и лидерства в основной группе были ниже, чем среди совершивших убийства (соответственно 33 и 55%, 10 и 14%).
Из приведенных данных можно сделать очень важный вывод: истоки формирования личности именно террориста лежат в социальной среде, семье, в иных малых группах. Человек оказывается здесь совсем не свободным в выборе поведения и определении ведущих ценностей. Они ему, конечно, не навязываются силой, а «входят» в него незаметно. Он жестко привязан к среде, и его беда — не в отчуждении, а, напротив, в чрезмерной зависимости от непосредственного окружения.
Приведем некоторые психиатрические данные, имеющие криминогенное значение.
Черепно-мозговые травмы в прошлом отмечались примерно с одинаковой частотой.
Под наблюдением ПНД в прошлом состояла лишь треть лиц из основной и 42% группы сопоставления.
Диагноз «алкоголизм» встречался значительно реже в исследуемой группе террористов. Это заболевание вообще очень редко встречается среди террористов, сам характер террористического поведения обычно исключает алкоголизм,
Судебно-психиатрическую экспертизу по прежним уголовным делам проходили 8% террористов и 27 — убийц, причем доли невменяемых оказались почти равными — 6 и 7%.
Необходимо отдельно сказать о тенденции к аутоагрессии, важность которой не только в том, что она нередко сопровождает агрессию, но и в том, что в современном мире суицид активно используется для совершения террористических актов. Названный показатель был относительно высоким в группе убийц — более одной пятой совершали суицидные попытки и самоповреждения. В основной группе таких лиц тоже было немало — 10%.
Так называемый социальный преморбид. т.е. формирование социальных установок, которое происходит в юности, с нашей точки зрения, имеет большое значение для последующей криминальной активности. При исследовании группы убийц отмечено, что более чем у трети обвиняемых не было выявлено каких-либо особенностей в формировании социальных установок, но у половины остались ^сформированными общепринятые морально-этические нормы. В основной группе (террористов) формирование обычных социальных установок прослеживалось почти в половине случаев (46%), их несформированность выявлялась реже. Однако в целом неблагополучное социальное развитие в обеих группах встречалось весьма часто. Вместе с тем к этим данным нужно подходить с немалой осторожностью. Необходимо помнить, что неблагоприятный ход жизни может заключаться как раз в том, что формируются искаженные представления о своей нации и вере, как нации и вере других, в целом негативное отношение к культуре других народов.
Психопатологические показатели груни различаются больше всего. Например, оценка особенностей психопатологического синдрома в период совершения правонарушения показала, что этот признак в группе сравнения встречался почти в два раза чаще. Так, бредовые и сверхценные образования в основной группе составили 4%, в сравнительной — 22, аффективные синдромы соответственно 4 и 23,5%, различные варианты личностных расстройств — 38 и 56,5, расстройства влечений — 2 и 26,5, умственная отсталость — 4 и 14%.
Экспертное решение «вменяемы» принято в отношении 88% лиц основной, а в группе сравнения — 63, «невменяемы» — 8% среди первых по сравнению с 31 — в группе убийц.
Психиатрический диагноз в результате экспертиз выглядит следующим образом: «психически здоров» среди «террористов» — 42%, «убийц» — 10; «шизофрения» — соответственно 8 и 16%: «эпилепсия» — 2 и 2; «психопатия» — 6 и 15; «остаточные поражения головного мозга» — 24 и 33; «алкоголизм» и «наркомания» — 4 и 10; «умственная отсталость» — 2 и 4%,
Иными словами, в группе террористов доля лиц с психической патологией оказалась значительно меньшей, хотя личностные расстройства встречались довольно часто.
При сопоставительном анализе мотивации общественно опасных действий выяснено, что болезненная мотивация, если в нее включать психопатическую, составила 20% у лиц основной группы и 36 — в сравнительной группе.
Среди вариантов психологической мотивации поведения корыстная мотивация действий преобладала более чем в 68 против 9% в группе сравнения. Это понятно, поскольку в основную группу были включены и обвинявшиеся в захвате заложников с целью выкупа. При этом надо заметить, что корыстная мотивация — не самая характерная черта «бытовых» убийц. Мотив мести у конкретных лиц отмечен лишь у 4% по сравнению с 10 — в группе «обычных» убийц. В одной трети случаев выявлены «иные мотивы» действий.
Вообще мотивы террористического поведения не следует грубо делить на группы — корыстные и бескорыстные — даже в случаях захвата заложников. Такое поведение почти всегда полимотивировано, но некоторые мотивы на глубинном, смысловом уровне могут носить бессознательный характер и не выявляются при недостаточно квалифицированном личностном анализе.
При анализе мотивов общественно опасных действий, кроме отмеченных, по большей части корыстных, выявлены мотивы истерической самоактуализации (6%), «наведения страха» (4), получения политических выгод (6), достижения конкретных целей (24), установления «справедливости» (24), уничтожения политических и иных противников, обеспечения торжества своей религии или нации (8%).
Психическое здоровье «обычных» убийц оказалось гораздо хуже, чем у террористов, и, следовательно, оказывало большее влияние на их преступные действия. Так, бредовые расстройства обнаружены у 22% среди первых и только у 6 — среди вторых; аффективные расстройства соответственно у 23,5 и 4%, синдромы расстройств личности — у 55,9 и 38, синдромы расстройств влечений — у 26,5 и 2, слабоумие — у 13,7 и 4%. Что касается некоторых психологических данных, то они характеризуют террористов следующим образом: мнестические процессы в норме зафиксированы у 84%, высокий темп умственной деятельности — у 26, достаточный — у 60, устойчивое внимание — у 77, устойчивая работоспособность — у 60, высокий уровень обобщения — у 60, средний — у 33, существенные признаки способны обобщать 80, способности к переносу и установлению логических связей выявлены у 60%.
Более половины обследованных террористов были способны к четкому осознанию и постановке целей своего поведения, около половины могли ясно оценивать промежуточные цели и прогнозировать возможные последствия своих поступков. Абсолютное большинство преступлении в группе террористов планировалось и готовилось заранее, в то время как в группе «обычных» убийц запланированных было только около 15%.
В этом отношении большое значение имеет выяснение роли того или иного лица в группе и влияние групповых взаимоотношений на поведение.
Группоцентрическое поведение, т.е. ориентация на референтные нормы асоциальной группы при регуляции поступков, выявлено более чем у половины группы террористов. Лидирующее или высокое положение в группе занимали почти три четверти обследованных; рядовых исполнителей была одна четверть. В групповых преступлениях «бытовых» убийц имели место «обратные» отношения — среди обследованных убийц преобладали исполнители. 75% групп террористов состояло из 5 и более человек.
Криминально анамнез в прослеженных группах весьма заметно отличался. В милиции состояли на учете в подростковом возрасте 6% лиц из основной группы и 16 — из группы убийц, т.е. почти втрое больше. К уголовной ответственности до настоящего преступления привлекались 38% лиц из основной и около 48 — из группы сравнения. Среди «террористов» доля привлекавшихся к уголовной ответственности два раза и более составила 14%, среди «убийц» — 31,4. Большинство ранее привлекавшихся к уголовной ответственности в основной группе в настоящее время обвиняются в похищении людей с целью получения выкупа.
Эти данные дают все основания для важного предположения, что мотивы террористических действий в основном формируются не в неформальных малых группах, не под влиянием опасных общеуголовных преступников и в совместном совершении «обычных» преступлений. Возникновение и развитие указанных мотивов происходит в процессе семейного воспитания, под влиянием местных этнорелигиозных обычаев и традиций, носящих сугубо пережиточный характер, под влиянием старших и авторитетных лиц. Данные обстоятельства имеют немалое практическое значение.
В свете сказанного большой интерес представляют собой полученные нами данные об отношении террористов и «обычных» убийц к содеянному. Среди первых полностью отрицают свою виновность 31%, среди вторых — 20; не сожалеют о содеянном соответственно 8 и 12. Такие различия могут быть отчасти объяснены тем, что «обычные» убийцы совершили насилие в отношении, главным образом, «своих», а террористы — исключительно в отношении «чужих» и чуждых, которых к тому же ненавидели как представителей иной культуры. Полагаем, что последний фактор принадлежит к числу ведущих.