Первая волна резкого роста злоупотребления наркотическими веществами в России

была зафиксирована в 1993 г. Именно в 1993-1995 годах отмечался наиболее бурный рост заболеваемости наркоманиями среди подростков; при этом несколько снизилась заболеваемость токсикоманиями. По данным НИИ психиатрии, за четыре года (с 1994 г. по 1997 г.) произошел рост на 46,6% суммарного числа зарегистрированных больных наркоманиями, токсикоманией и злоупотребляющими наркотическими и психотропными веществами. Министр здравоохранения России Ю.Л. Шевченко в выступлении на «Парламентском часе» в Госдуме 17 октября 2001 г. сообщил о том, что «эпидемический характер распространения наркомании в стране начался именно с 1995 г., когда ежегодно стало выявляться по 50-70 тысяч наркоманов». Примерно в 1997 г. в России ситуация несколько стабилизировалась: рост впервые поставленных на учет с диагнозом наркомания хотя и продолжался, но темпы роста замедлились; замедлились также темпы увеличения показателей общего количества злоупотребляющих наркотиками людей в России. Это подтверждают данные НИИ наркологии: темп прироста показателя заболеваемости в каждом последующем году по отношению к предыдущему, после значительного возрастания в 1993-1995 гг., в последующие годы имел тенденцию к замедлению (см. таблицу 10 и диаграмму 15).

Таблица 10. Темпы прироста заболеваемости в каждом последующем году по отношению к предыдущему (в процентах) в 1990-е годы в России

Диаграмма 15. Темпы прироста заболеваемости в каждом последующем году по отношению к предыдущему (в процентах) в 1990-х годах в России

Таким образом, повышение внимания и обеспокоенности основных субъектов политики - государственных структур власти, политиков, СМИ, общественных движений и т.д. - относительно темпов и особенностей злоупотребления наркотическими веществами в России в 1996-1997 гг. не совпадали по времени с реальными тенденциями роста наркотизма; внимание к проблеме стало привлекаться тогда, когда произошел некоторый спад динамики роста проблемы. С одной стороны, это несовпадение можно объяснить рядом факторов объективного характера. Несмотря на демократизационные процессы, цифры медицинской статистики не были достоянием широкой общественности. Помимо того, зависимость от наркотических веществ в большинстве случаев наступает, как правило, по прошествии некоторого промежутка времени, после которого потребитель попадает в поле зрения наркологов. Общая инерция общества действовала и в направлении сокрытия данных о смерти в результате употребления наркотиков. Что касается парламентариев и политиков, то, по их словам, информация «из первых уст» (от родителей, учителей и социальных работников) о росте употребления наркотиков молодежью стала доходить к ним к середине 1990-х.

«В 1991-м, 92-м, 93-м пока никто не осознал еще, что происходит-то... Это уже, когда начались звонки серьезные, уже вот где-то уже в 1996-м году, 95-й, 96-й год, что проблема растет, растет количество наркоманов... Ну, вроде бы вот страна вошла в новые условия, в новый режим, демократия, никто пока как-то на это и внимания, в общем-то, не обращал, на эту проблему- то, серьезно. А когда уже звонки-то серьезно начали, что пошли смерти от передоза. Бесконечные смерти от передоза. ...И поэтому пока все осознавали... Родители узнают толъко, что их сын - наркоман, или дочь, через 3-4 года. Вот как раз период идет. Вы помните, такой момент был - вот умер, вот умер, сердечная недостаточность, то, другое, третье. Ведь родители обычно об этом не говорят. Всё это считали как-то, это новое, нельзя об этом говорить, всё это закрыто было всё равно, родители об этом не говорили! Вот. Боялись этого как-то и не понимали» (Депутат Государственной думы, консультант Комиссии по борьбе с распространением наркомании, Интервью № 1, см. приложение).

Однако, несмотря на наличие объективных факторов «отодвигания» во времени реакции на проблему от ее фактического роста, для нас не менее важна субъективная составляющая этой дистанции. Сами по себе цифры и данные не были бы значимы и в случае дальнейшего игнорирования обществом (точнее, определенными социальными силами) проблемы. Цифры медицинской и правоохранительной статистики существовали всегда, но можно предположить, что до середины 1990-х у некоторых групп просто не было потребности в «оперировании» этими цифрами и их использовании.

Для ученых, занимающихся анализом социальных проблем с точки зрения конструкционистской теории, неадекватность (диспропорциональность) общественной обеспокоенности наркоугрозой является одним из факторов, на основании которого можно говорить о «моральной панике» вокруг проблемы наркотизма. Следует отметить, что многие ученые критикуют понятие «моральной паники» и лежащую в ее основе «диспропорциональность» между самим явлением, его потенциальной опасностью и реакцией на него, поскольку считают, что не может быть объективных данных о реальности, а потому не может быть и пропорциональности/диспропорциональности. Так, радикальные конструктивисты считают, что все знания о реальности относительны и в равной степени субъективны. В результате, по их мнению, не может быть чего-то такого, как «паника», поскольку мы не можем определить серьезность объективной угрозы и измерить субъективное беспокойство относительно этой угрозы. Пожалуй, трудно не согласиться с тем, что определение и оценки объективной составляющей любой социальной проблемы относительны, особенно в случае с наркотизмом. Все заключения, основывающиеся на данных (будь то сведения ученых или врачей), с определенной точки зрения являются социальными конструктами.

Вместе с тем, признавая относительность объективных данных о степени распространения потребления наркотических веществ, мы можем использовать эти цифры как одну из составляющих анализа реакции общества на проблему наркотизма. Поскольку в случае с употреблением наркотиков задача определения общественной угрозы оказывается довольно трудновыполнимой, сам по себе факт привлечения внимания к проблеме наркотизма в тот момент, когда официальные данные здравоохранения (единственно возможный источник относительно объективного «замера» параметров проблемы) показывали снижение актуальности вопроса, не может не вызывать интереса. Некоторые ученые уже писали о наличии в российском обществе «моральной паники» по поводу наркотиков и людей, их потребляющих. Если предположить, что она действительно имела место, то возникает вопрос: почему она возникла и почему именно в те годы? Ведь помимо проблемы распространения наркотиков, в конце 1990-х в России существовала масса других, не менее важных (а часто намного более значимых и актуальных) проблем. Почему же именно в эти годы так возрос страх перед угрозой, которая распространялась уже не столь быстрыми темпами (судя по росту наркозависимых), чем несколько лет назад? Для ответа на эти вопросы необходимо, на наш взгляд, применить теорию конструкционизма к анализу происходящих в 1990-е годы в России социальных процессов. Следуя логике конструкционизма, объективное условие само по себе не создает социальную проблему, поэтому необходимо изучать ценностные оценки и компоненты этого феномена, политического по своей сути. Для анализа несоответствия реакции на наркотизм цифрам медицинской статистики необходимо поставить несколько вопросов: кто именно выразил беспокойство в середине 1990-х, послужившее в дальнейшем началом обострения общественного интереса к проблеме? Почему именно в это время и почему именно относительно проблемы наркомании? В чьих интересах было привлечение внимания к проблеме? Какова была роль различных субъектов, включенных в антинаркотическую деятельность, в этом процессе? Необходимо, следовательно, изучить роль интересов, ресурсов и легальности социальных сил на политической арене в процессе «открытия» социальной проблемы наркотизма. В любой наркопанике или во время разработки и принятия антинаркотических законов всегда имеет место столкновение профессиональных интересов разных групп, спорящих за то, что Дж. Гусфельд назвал «правом» на проблему: это «способность создавать и влиять на общественное определение проблемы» и формулировать, таким образом, антинаркотические меры. Исследования американских социологов, о которых упоминалось во введении, показали, что символические битвы за определение сути проблемы наркотизма ведутся между основными антинаркотическими акторами. Таким образом, для анализа причин привлечения общественного внимания к проблеме наркомании во второй половине 1990-х необходимо рассмотреть существовавшие на российской антинаркотической сцене заинтересованные группы, историю возникновения и активизации их деятельности, доступные им возможности убеждения и ресурсы.

Медиа, «моральные интерпренеры» (возмутители спокойствия) и профессиональные группы обычно взаимодействуют таким образом, чтобы показать «правду» о наркопроблеме. Но само по себе это взаимодействие не приводит к наркопанике или принятию антинаркотических законов. Внутри этих взаимодействий лежат конфликты (экономические, политические, культурные, классовые, этнические) или их комбинация. Именно эти конфликты и создают контекст, в котором определенные социальные силы в своих утверждениях-требованиях конструируют социальные группы потребителей наркотиков как угрожающие общественному спокойствию. При этом «моральные интерпренеры» помимо властно-административных, материальных и иных видов ресурсов используют символико-риторические возможности «доказательства» своего взгляда на проблему. Поэтому столь же необходим анализ антинаркотической риторики различных социальных групп, включенных в антинаркотическую сферу и конструируемых ими дискурсов наркотизма. Также следует учитывать особенности социально-политических и экономических изменений в обществе как фон для трансформации социальной антинаркотической реакции.