Положение государственных наркологических диспансеров
В результате процесса коммерционализации медицинской наркологической помощи в первой половине 1990-х годов положение государственных наркологических диспансеров было сильно ослаблено новыми частными игроками на этом поле. Реакцией со стороны государственных центров и клиник была попытка усиления позиций представителей государственной наркологии во второй половине 1990-х, что, в частности, проявилось в «дискурсивной депрофессионализации» частного наркологического сектора. Так, в аналитическом докладе Совета по внешней и оборонной политике 2000 г. сообщалось, что «в 1998 г. потребности системы наркологической помощи в целом по стране были удовлетворены лишь на 18%, а в некоторых регионах даже меньше, чем на 10%. В 1998 г. зафиксирован рост числа различного рода центров и клиник частного характера по лечению больных наркоманией. Однако «...этот процесс сопровождается появлением откровенно непрофессиональных структур, которые не в состоянии оказать наркоманам реальную помощь и однозначно ориентированы лишь на выкачивание средств из их родственников». «Частные фирмы занимаются в основном выведением больных из запоя и купированием наркотической абстиненции, поскольку это финансово выгодно», - пишет главный нарколог Минздрава России В.Ф. Егоров49. Таким образом, появление финансовой составляющей и расширение возможностей коммерческого лечения и реабилитации больных наркоманией привело к обострению противоречий между государственным и частным секторами, а также попыткам государства монополизировать наркологические услуги. Интересы данного субъекта отразились в принимаемых в это время антинаркотических законах. Так, Федеральный закон 1998 г. «О наркотических средствах и психотропных веществах» определил новый порядок лечения наркотической зависимости. Приоритеты в сфере наркологической помощи отныне были закреплены за государственными структурами: законом запрещалось лечение наркомании частными врачами и клиниками (лицензии негосударственным структурам отныне могли выдаваться только на реабилитационную деятельность). Иными словами, победа в «дискурсивной войне» привела к реальному законодательному закреплению доминирующей позиции государственной наркологии.
Это было одним из первых шагов в наступлении государства на частный наркологический сектор, а данный пункт закона носил скорее символическую функцию. Как отмечал Дж. Гусфельд, своей символической составляющей закон меньше ориентирован на изменение поведения; при этом намного более значимо само решение. Данный вывод делается нами постольку, поскольку лечение в коммерческих наркоцентрах продолжалось и после принятия этого закона на вполне официальных основаниях (клиника Маршака, Назаралиева и др.).
«...я говорю: давайте попробуем через генеральную прокуратуру проверить работу этих коммерческих <наркологических> организаций. Взять несколько коммерческих организаций, взять специалистов и посмотреть, чем они занимаются, какими методиками и какими методами они работают. И мне вот говорили об этом, тихо говорили: «Надежда Николаевна, да не лезьте Вы в коммерческие организации. Если недавно моя хорошая знакомая Маршака задела по телевидению о том, что, ну, извините, не совсем честно всё. Ее потом проверками замучили. Поэтому я говорю, здесь не всё безопасно» (Депутат Государственной думы, консультант Комиссии по борьбе с распространением наркомании, Москва, Интервью № 1, см. приложение).
Каким образом негосударственный наркологический сектор отвоевывал свое право на лечение наркозависимостей, сказать довольно трудно, однако можно «Высшие наши медицинские чиновники в Минздраве, ... те кто реально принимают решения, вот если вы с ними поговорите, вы услышите, что все вот это дерьмо, всех сажать надо, а, в общем, нечего деньги тратить государственные на это всё безобразие, ну, т.е. на лечение, реабилитацию. И с этой точки зрения не изменилось решительно ничего. А неформальная точка зрения в конечном итоге является точкой зрения ведущей. Поскольку если человек так думает, то никакие Советы безопасности по проблемам наркотиков его эту точку зрения не поколеблют. <Чиновник> совершенно четко знает, что всё это ерунда, распущенность, уголовка...» (Главный врач наркологической больницы, Москва, Интервью № 6, см. приложение).
«Точка зрения всех врачей: наркоман - это ублюдок, сволочь, которая ворует, которая убивает. К ним не относятся как к больным людям. Это все отбросы общества. Человек, который не должен жить, существовать. И почему не будут выделяться деньги на это - потому что люди думают, что просто надо от них <наркоманов> избавляться. Встречаются <мне- ния> - давайте к стенке, расстреливать. Пока не коснется их личности...» (Частный нарколог, Ульяновск, Интервью № 26, см. приложение). Идеи М. Фуко о перманентной близости изолятора и психиатрической больницы подтверждаются практикой развития советской наркологии, образование которой в советское время было непосредственно связано с системой трудовых лагерей. Одной из задач последних было использование бесплатной рабочей силы: «Наркологическая служба бывшего Советского Союза основной своей задачей, помимо функций чисто медицинских, и частично социальной защиты, служила резервуаром относительно дешевой рабочей силы для промышленных предприятий, обычно с низким уровнем заработной платы и плохими условиями труда. Ее унитарная структура в сочетании с функционированием на основании достаточно жестких ведомственных инструкций имело следствием организационную негибкость и приводило к «сдвигу» задач, от чисто медицинских к экономическим, что естественно снижало эффективность медицинского воздействия», - пишет главный детский нарколог России А.В. Надеждин.
«Лечение в наркодиспансерах 20 лет назад было построено на так называемой трудовой терапии. Все остальное - образование, модель специалиста - все это возникло уже в 1990-е... Те, кто в советское время лечился в наркодиспансерах, в две смены работали на заводах. Это была карикатурная сталинская система. Этой системе надо было придать вид медицины. Так была создана наркология» (Главный врач наркологической больницы, Москва, Интервью № 6, см. приложение).
Вообще, изоляция «неугодных» субъектов является идеологически удобной и экономически выгодной для государства. Трудотерапия, применяемая «в целях исправления», дает дополнительный доход, а самому труженику - свидетельство об искупления вины и обретенной нравственности. Таким образом, наркология стала следующим шагом в развитии советской «машины подавления» с присущим ей легализованным использованием индивидов, находящихся в изоляции. Данный процесс сопровождался расширением круга «неугодных» за счет включения в него потребителей наркотиков. Следуя мыслям и идеям М. Фуко, можно утверждать, что наркоманию как «болезнь» создали через искажение естественных для человека желаний, «искажая давно знакомые социальные обличия», и «делая их странными до полной неузнаваемости».
«Те вещества, которые назначают наши наркологи <нейролептики>, вызывают необратимые изменения, в отличие от самих наркотиков (наркотик - это вещество относительно естественное, и героин в химическом смысле лишь подменяет те естественные эндогенные вещества, которые у нас есть в организме). А то, что называется нейролептиками, ломает голову пополам. ... Те, кто вышли из больниц, реабилитационных центров, они выглядят как инвалиды, а те, кто оказался в тюрьме и ничего такого не принимал, или лечился общиной, молитвой и т.д. - живые. ...На самом деле в государственной наркологии в России психиатрическое лечение идет одним единственным образом - доводят человека до слабоумного состояния - чтобы он ничего не хотел: ни женщин, ни наркотиков. Ничего!» (Главный врач наркологической больницы, Москва, Интервью № 6, см. приложение).
Таким образом, как и в случае с правоохранительными структурами, само по себе конструирование определенного дискурса наркотизма (в данном случае - как болезни, требующей лечения) способно преодолевать рамки узко символического пространства и в значительной степени влиять на реальность. Это может быть отнесено и к современной системе наркологической помощи, как правило, основывающейся на применении для лечения веществ, оказывающих значительное воздействие на человеческую психику. Более того, конструирование представителями государственной наркологии проблемы наркомании в постсоветской России 1990-х годов как серьезной (опасной, трудноизлечимой и т.д.) болезни позволило наркологии вырасти в мощную ветвь медицинского знания, превратив ее представителей за довольно короткое время в сильного актора на политической антинаркотической сцене.
3.1.4. Государственная идеология наркотизма: прогибиционизм в наркополитике
В этом параграфе мы постараемся показать, каким образом разные на первый взгляд интересы и дискурсы наркотизма традиционных антинаркотических субъектов (правоохранительных структур и наркологов) обнаруживают точки соприкосновения, что в свою очередь ведет к их общей заинтересованности в установлении прогибиционистского направления антинаркотической политики. Будет также описано, каким образом политика запрета поддерживается дискурсивно через конструирование «выгодного» образа потребителей наркотиков или (в терминах теории конструкционизма) какие утверждения-требования выдвигаются «традиционными» акторами относительно причин распространения наркомании и способов противодействия употреблению наркотиков.