эффективность двух основных форм социализации в тюрьме

Рыночный императив ставит под вопрос эффективность двух основных форм социализации в тюрьме: неформальных категорий и семьи заключенных. Во-первых, коммерсанты и другие осужденные за экономические преступления лица (барыги), ранее не имевшие особого голоса в тюремном сообществе, начинают приобретать значительное влияние. С одной стороны, «для меня коммерсант - это барыга, я не признаю в нем человеческого существа. Нам запрещено общаться с петухами, так вот для меня то же самое верно и в отношении барыг»²¹⁶. С другой стороны, наличие в распоряжении барыг значительных ресурсов позволяет им     уважение окружающих. «Раньше его барыгой называли, сейчас он кооператор, коммерсант, его греют. Конечно, к нему относятся - пригоняют машину, ну, конечно, он все себе берет, ну отдает остальное, чтобы только машину пропустили. Вот, пожалуйста - и смотрящий»²¹⁷. Иными словами, контраст между богатством барыг и бедностью обычных заключенных²¹⁸ обусловливает зависимое положение последних.

118

Зависимость материализуется в купле-продаже мест в теневой тюремной иерархии, вплоть до должностей смотрящих и званий воров в законе. «Есть такие воры в законе, которые никогда и в тюрьме-то не были. Они могут выполнять функции вора в законе, но я не могу уважать таких воров»²¹⁹. Подчеркнем, что первые прецеденты «коронования» тех, кто сделал особенно важный вклад в общак, были известны еще во второй половине 80-х годов. Сходка воров в законе, состоявшаяся 24 ноября 1983 г. в Краснодаре, впервые поддержала идею сближения воров в законе и теневых предпринимателей, цеховиков²²⁰. Торговля высшим тюремным званием неизбежно влечет за собой его социальное обесценение. «Дело в том, что когда сам авторитет раньше не имел этого всего (напомним в этой связи запрет на материальные владения, см. раздел 2.2.5), то к нему стремились все за советом, потому что он не хапал, все знали, что он отдает это на общее дело. А сейчас получается это наоборот - что вот он все имеет, а они озлобились, потому что они сами тоже хотели иметь это... Да, часто так бывает, что прав больше тот, кто больше заплатит»²²¹.

Чтобы достойно отреагировать на рыночный императив, воры в законе стремятся контролировать как можно больше финансовых средств. Однако при этом им не удается найти компромисс между логикой максимизации краткосрочной выгоды и традиционными ценностями тюремной субкультуры. Скорее, в тюрьме наблюдается экспансия «сверху донизу» (т.е. начиная с воров в законе) логики постсоветского рынка. «Выгода - вот их действительная мотивация, их настоящее эго, которое нацеливает всю деятельность на поиск удовлетворения» . «Причем, обоснованно теряется авторитет (воров), потому что эти люди, которые идут против воровского, хоть их и объявляют «беспределыцики» там, «махновцы», они тоже имеют что сказать. Они могут сказать: «Слушай, ты свою набиваешь кишку, поналовил миллионов, а ты об арестантах подумал?»²²³.

Во-вторых, приоритет меркантильных интересов начинает ощущаться даже внутри семьи заключенных, этой священной основы «маленького» общества. Число заключенных, предпочитающих в одиночестве переносить тяготы тюрьмы, непрерывно растет, особенно среди вновь прибывающих. «Раньше не было этой канители, семейники - не семей- ники, нашел себе товарища и живешь, а не то что большими семьями. Да и тут я смотрю они не очень-то так. Да и зачем ему - вот он зарабатывает деньги, а я сижу в зоне и не могу заработать. Зачем он меня будет... Стараются отпихнуть как-то»²²⁴. Впрочем, не исключены «браки по расчету». Бедные заключенные стремятся войти в семьи более состоятельных по тюремным меркам людей. Подчеркнем, что такие «браки по расчету» крайне неустойчивы ввиду оппортунистического поведения членов семьи. «Допустим, я поднялся на отряд, а к нему не ездят, а ему хочется, чтобы это, это и чтоб все сразу. И он подтягивает меня, и я, конечно, говорю, давай, какие проблемы. Ко мне приезжают, он меня объедает и бросает. Мне потом все объяснили»²²⁵.

Можно предложить следующую модель нашествия «варваров» в тюремный мир классического образца. Оно происходит как «снизу», с появлением «маргаринов», так и «сверху», с коммерциализацией деятельности воров в законе. Встреча между арестантом, носителем традиционных ценностей, и «маргарином», носителем квазирыночных ценностей, завершается проигрышем первого и выигрышем последнего (на арго - барыга всегда сможет «кинуть» более честного партнера). Аналогия с настоящим браком по расчету здесь кажется вполне уместной. Пусть т - число «торговцев» среди N (общего населения тюремного мира). Следовательно, m/N - вероятность, с которой заключенный выбирает меркантильную стратегию в своих повседневных контактах, а I - m/N/-вероятность того, что заключенный будет вести

себя согласно понятиям. Мы можем отобразить стохастический про цесс взаимодействия между двумя заключенными с помощью следу ющей матрицы (табл. 119).

119

Чтобы первый заключенный считал разумным выполнение предписаний понятий, требуется, чтобы:

Иначе говоря, если число «маргаринов» превышает половину тюремного сообщества, все заключенные будут заинтересованы вести себя «меркантильно» (графическая интерпретация предложена на рис. 29)²²⁶. Учитывая, что число приверженцев традиционных понятий, по оценкам самих заключенных, не превышает критического уровня в 50% (в Казахстане это число несколько больше, как следует из табл. 116), перспективы самовоспроизводства «маленького» тюремного сообщества представляются туманными. «Вообще во всех зонах идет какая-то нездоровая обстановка. В основном движение какое-то ненормальное, ментовско廧27

. 29

Возрастной анализ выборки заключенных подтверждает, что нестабильность «маленького» общества, вызванная рыночным шоком, будет только усугубляться с течением времени. Уровень межличностного доверия, уже критически низкий в тюремной среде, имеет свой минимум

в возрастной группе от 20 до 25 лет (только 10,5% среди них считают, что доверять людям можно)²²⁸. Максимальный же уровень доверия (17,8%) наблюдается в возрастной группе от 30 до 35 лет. Однако представителей именно этой возрастной категории становится в тюрьме все меньше и меньше. «Раньше люди были откровеннее друг с другом, понимаете? Они были дружнее между собой, пусть они даже бились между собой почаще, но они были откровеннее и могли в глаза сказать то, что они сами думают. А сейчас контингент такой приезжает, что им проще надеть маску, согласиться на все, а самим сделать по-своему.. »²²⁹.

Анализ взаимного влияния двух реформ подтверждает факт неустойчивости равновесия «маленького» общества при воздействии внешних шоков. Рыночный вызов несет в себе угрозу принципам функционирования «маленького» общества. Он разрушает традиционную («сильную») солидарность, не способствуя в то же самое время ее превращению в «слабую» солидарность. Рыночная экспансия ставит под вопрос порядок, на котором основывается «маленькое» общество. «Если каждое человеческое существо руководствуется только своим собственным интересом, то эти интересы оказываются несовместимы и возникает хаос с непредсказуемой динамикой»²³⁰. Такие тенденции наблюдаются и в тюремном, и в постсоветском обществах. И они делают особенно настоятельным изменение природы данных обществ. Либо «маленькое» общество постепенно превращается в «большое», либо его внутренние механизмы перестают обеспечивать более или менее стабильный порядок, каким бы локальным и «несовременным» по своей природе он ни был, и возникает угроза полной десоциализации и разрушения любых социальных связей. А десоциализация, в свою очередь, усугубляет бессилие и неспособность к самостоятельным действиям индивидов. «Администрация сейчас, собственно, добилась своего-то, живут люди разрозненно, ну, о чем говорила раньше администрация, то сейчас и происходит, самоедство и все прочее»²³¹. Именно в контексте десоциализации наблюдается полное отсутствие субъектов²³². В обоих рассматриваемых случаях становится невозможным избежать без выхода за рамки «маленького» общества полной зависимости индивидов от легальной власти.