грубая физическая сила в ситуациях беспредела
В ситуациях беспредела особую ценность приобретает обладание одной из сторон конфликта таким ресурсом, как грубая физическая сила. Отметим, что в подавляющем большинстве других ситуаций физическая сила не является значимым фактором. «Люди с огромной физической силой - к ним уважение, вне зависимости от интеллекта, а слабых сразу отталкивают от себя, и здесь то же - звериные методы... Я, во-первых, не соглашался с тем, что за многое здесь надо драться. Только таким способом можно достичь здесь идеального порядка, если тратить физическую силу...»253. I ак, единственным правилом, действующим в ситуациях беспредела, становится подчинение слабой стороны сильной, «где сила, там и право». Исторические корни этого принципа уходят в средневековье, в эпоху, предшествовавшую современной цивилизации. «Вынесение вердикта через битву» (trial by battle) широко использовалось в период средневековья, когда «взаимоисключающие претензии на владение землей (a claim to land upon a writ ofrights) решались с помощью поединка между сторонами конфликта или их нанятыми представителями (hired champions)»254. Заметим спонтанное использование выражения «где сила, там и право» несколькими нашими собеседниками. Например, один из несовершеннолетних осужденных (интервью № 30) спонтанным образом сформулировал это правило, описывая свой опыт нахождения в следственном изоляторе.
Упоминание в контексте беспредела предварительного заключения вовсе не случайно. Следственные изоляторы далеко не всегда и везде подпадают под «юрисдикцию» тюремной субкультуры. Аналогичным образом, «пересыльные тюрьмы отличаются максимальным уровнем беспредела»255. Особенно устойчивой репутацией «беспредельной» в этой связи пользуется московская пересыльная тюрьма Красная Пресня. Попытаемся вскрыть социальные условия, в который особенно вероятным становится развитие событий по «беспредельному» сценарию. Во-первых, беспредел нередок в тюрьмах с часто меняющимся контингентом, где постоянная ротация заключенных не позволяет установиться персонифицированным отношениям. Находящиеся под следствием люди проводят в СИЗО от нескольких месяцев до двух лет, но их зачастую переводят из одной камеры в другую, что снижает вероятность установления ими устойчивых социальных связей. Кроме того, значительна доля в СИЗО людей, которые впервые попадают в тюремную среду и не знакомы с основными понятиями, что также затрудняет мирное разрешение бытовых конфликтов. «Приходят иногда такие отморозки. Он сказал - вот это - белое. А я же вижу, что вот это - белое. А ему сказали, что вот это - белое. Его не перекуешь... Вот вы идете с воли, маргарина полная башка. Бац - плечом. Я - «Аккуратней, ты чего? Вообще людей не видишь?» А ему - все равно. Он - идет»256.
Парадоксально, но аналогичный аргумент о взаимосвязи между беспределом и постоянно меняющимся контингентом можно использовать и для объяснения ситуации, складывающейся в другом тотальном институте - постсоветской армии. Обязательная воинская служба длится два года, за это время солдаты от двух до десятка раз меняют подразделения, в которых они ее проходят. Правило «где сила, там и право» сближает тюремный беспредел с другим известным феноменом - армейской дедовщиной. Один из наших собеседников, недавно отслуживший в армии, описывает свой армейский опыт в терминах беспредела (хотя он проходил службу в элитных подразделениях российской армии - в ВДВ): «Ну все было построено в основном на физической силе... Я был в Курске, Брянске, Твери и т.д. Легче - здесь, наверное. Там, ну, неуставные отношения были... чисто грубая сила... унижение, давление, если не физическое, то давление...»257.
Во-вторых, борьба легальной власти против тюремной субкультуры иногда приводит к неожиданному результату: заключенные, лишенные возможности использовать нелегальные механизмы разрешения конфликтов, в то же время отказываются использовать и легальные, из нормативного вакуума и возникает беспредел. Данную ситуацию следует признать ярким примером, выражаясь словами Ф. Хайека, «неожиданных результатов осознанных действий»258. Например, администрация может оказать поддержку, и это часто происходит в воспитательных колониях, - представителям осужденных, призванных командовать остальными и следить за дисциплиной. Желая уменьшить влияние блатных (припотелых), администрация дает в руки «бугров» практически неограниченную власть и право добиваться дисциплины физической силой (бугры, как правило, «переростки», которых администрация сознательно не переводит во взрослые колонии). Но вместо всеобщего подчинения закону и формальным правилам руководство воспитательных колоний зачастую способствует беспределу. «Там (на малолетке. - . .) бугры зоны, бригадиры, активисты. . Там действительно на выживание. Иной раз подумаешь, там похлеще, чем здесь (в тюрьме)»259. Вседозволенность бугров объясняется, с одной стороны, неспособностью надзирателей детально контролировать их действия, а с другой стороны, в разрушении механизмов неформального контроля за действиями лидеров заключенных.
В-третьих, вероятность беспредела велика в больших пенитенциарных учреждениях: по мере роста размеров колонии и увеличения числа участников взаимодействий механизмы контроля за насилием, действующие в рамках «маленького» общества, становятся неэффективными. Лагеря принудительных работ сталинской эпохи служат примером этого «закона больших чисел». Впрочем, боязнь «больших чисел» всегда была характерной для сознания заключенных, ибо способы организации повседневной жизни оказываются радикально недостаточными, когда речь заходит о участников социальных взаимодействий. «Здесь пять человек, здесь двое мы сидим, трое, пятеро. Там, на зоне, тысяча с лишним человек. Или я кого-нибудь задену, или меня заденут. А я уже этого боюсь. Вот я не буду никого задевать - найдется такой, который заденет меня. Специально, неспециально, невзначай... Там больше конфликтных ситуаций для меня возникает. Здесь я могу этого избежать»260. Иначе говоря, беспредел является ценой, которую вынуждены платить все живущие в «маленьком» обществе за свою неспособность трансформировать его в «большое».