Уместно ли в постсоветском контексте использование термина «мафия»
Возвращаясь к поставленному во введении вопросу относительно того, уместно ли в постсоветском контексте использование термина «мафия», мы можем следующим образом резюмировать проделанный анализ. Нет сомнения, что организованная преступность является неотъемлемой частью постсоветского пейзажа. Более того, вне зависимости от региона или сферы деятельности и основе организованной преступной деятельности лежат одни и те же принципы, нормы, понятии. Нормы, рожденные тюремной средой (понятия), и судьи, ответственные за их применение (воры в законе, авторитеты и смотрящие), являются своеобразным каркасом любой теневой или криминальной деятельности в России. Собственно, оргапиюкепшый характер преступности как раз и заключается в наличии общего нормативного пространства и теневого правосудия. Однако российские криминальные организации существенно отличаются от собственно мафии. Например, в российской криминальной среде пет аналога Coupolc — региональных и межрегиональных комиссий (сходки воров в законе не носят регулярного характера и их деятельность менее формализована). Основная организационная единица российского криминалитета — бригада, начисто лишена патриархальной и «домашней» атмосферы мафиозной семьи, коски (cosca) и т.д. Таким образом, если оставаться на уровне структурного и организационного анализа, то мы вынуждены признать отсутствие мафии в постсоветском мире. Это слово следовало бы признать красивой метафорой.
Напротив, когда на первый план выходит социологический анализ организованной преступности, то сразу же становятся очевидным и конгруэнтность, сродство двух «маленьких» обществ, сицилийскою и постсоветского. Именно в институциональном контексте «маленького» общества формируется мафиозная ментальность, дух дискриминации «чужих», тех, кто не входит в круг «своих» людей. «Мафия — это прежде всего ментальная привычка, образ мышления... Она отражает скорее идею, чем особый тип организации»17. Мафиозная ментальность господствует там, где превращение «маленького» общества в «большое» оказывается незавершенным. Организованная преступность материализует н доводит до крайних форм идею организации повседневной жизни в постсоветском обществе в целом. Вот почему она становится еще одним «двойником-монстром» простого постсоветского человека, не менее совершенным, чем государство. Умножение числа двойников вследствие воспроизводства одной и той же модели социальной организации в различных сферах деятельности (от государственного строительства до криминальной деятельности) не должно удивлять. Отсутствие четких границ между сферами деятель- кости существенно облегчает этот бесконечный процесс «клонирования» менталитета «маленького» общества.
Постсоветские люди испытывают ненависть к криминальным элементам, но эта ненависть естественным образом сосуществует в их сознании с желанием походить на них. Криминальные элементы называются россиянами в числе трех социопрофессиопальных групп, которые в наибольшей мере выиграли от реформ 90-х годов18 (табл. 132).
Таблица 132
|
Служащие банков, страховых компаний ■ |
|
|
Государственные функционеры |
"69,7 |
|
Криминальные элементы |
|
|
Предприниматели |
|
|
Директора предприятий |
|
|
Коммерсанты |
|
|
Инициативные люди |
22,6 |
|
Работники милиции, ФСБ |
|
|
Военнослужащие |
1,9 |
|
Рабочие промышленных предприятий |
1,8 |
|
Крестьяне |
1,4 |
|
Ученые |
1,3 |
|
Медицинские работники |
1,1 |
|
Учителя средней школы |
0,6 |
|
Другие социопрофессиональные группы |
1,7 |
Напомним, что речь идет о реформах, результаты которых позитивно оцениваются лишь 8,6% россиян (0,7% россиян считают, что реформы полностью соответствуют их интересам, 7,9% — что более или менее соответствуют)19. Несмотря на это, слова «крутой», «круто», используемые обычно для описания представителей криминального мира, которым сопутствует успех, прочно вошли в повседневную речь 90-х годов и получили исключительно уважительный оттенок. Прилагательное «крутой» стало синонимом человека сильного, богатого, не останавливающегося перед насилием и умеющего подчинить своей воле других людей, — «чужих». Если вы спросите обычную девушку-подростка об идеале ее друга, она, вероятно, воспроизведет образ «крутого парня», причем не важно, будет ли при этом сделан акцент на чисто криминальном характере его занятий или нет. В качестве гипотезы можно предположить, что тенденция к ненависти, отторжению «двойников-монстров» преобладает в тех случаях, когда шансы на то, чтобы стать похожим на них, «приватизировать» их, расцениваются как маловероятные. А стремление походить на двойник, разом теряющий свои «монструозные» черты, — когда появляются шансы сделать сто «своим» или же самому стать подобным «крутым парнем».
Акцент на нормах как на ключевом элементе мафиозной организации позволяет использовать новые методы криминалистического расследования. Такой подход вполне вписывается в последние тенденции развития уголовного права, например, в Италии. В частности, статья 41 б Уголовного кодекса Итальянской Республики предусматривает уголовную ответственность за членство в мафиозных организациях, определяемое как подчинение требованиям некоторых норм: правила молчания (omerta), отказ от любых контактов с органами официального правосудия и т.д. С этой точки зрения организованную преступность отличает именно наличие общего нормативного пространства. Когда сбор информации о преступлении затруднен или невозможен, следователи могут перенести акцент на изучение социального поведения подозреваемых в его совершении лиц. Если в повседневном поведении индивида встречаются элементы криминальной субкультуры (а это определяется и косвенным методом, — с помощью интервью или анкетного опроса), то данный факт мог бы служить дополнительным основанием для дальнейших расследований его деятельности0.