Институциональное решение микроконфликтов в тюремной среде
зачастую оказывается невозможным по двум причинам.
Во-первых, акцент на обеспечении безопасности исключает желание надзирателей вмешиваться во все конфликты между заключенными. Они вмешиваются лишь в случае принятия конфликтами серьезного оборота, который рискует поставить под сомнение эффективность усилий по поддержанию порядка в тюрьме. Однако надзиратели нередко недооценивают перспективы эскалации конфликтов между заключенными. «Ссоры возникают по пустякам, мгновенно ругань достигает такого градуса, что кажется - следующей ступенькой может быть только нож»188. Случай с Виктором Мантулиным, одним из наших собеседников, осужденным среди прочего за убийство, совершенное в тюрьме, подтверждает данное наблюдение. «Конфликт вот был, на строгом режиме, когда я первый раз сидел. С моим земляком, тоже осужденным. Он меня несколько раз сажал в изолятор. Завхоз. Несколько раз писал рапорт, что вот я нарушил, вышел в тапочках в локальную зону. Меня сажали в изолятор на 15 суток. Эти 15 суток меня кормят через день. Я промолчал. Он второй раз еще за что-то, по мелочи, то пуговица расстегнута, то еще чего- нибудь. Раз пять я отсидел в изоляторе. Мне же это надоедает. Я его не сразу, я его просто предупредил. Показал ему ножик - еще раз, Виктор, и я тебя зарежу. А он стоит, смеется, говорит - у тебя рука не подымется. Этот разговор слушал начальник отряда. Вызывает меня: «Чего ты там туда-сюда грозился?». Я ему объясняю всю ситуацию - еще раз он ко мне чего-нибудь, и я его зарежу. Прямо я говорю это начальнику отряда. А он - а ну иди отсюда вон. Я опять терплю, ждал до следующего раза. Он меня опять в изолятор. Ну вышел, я просто-напросто не выдержал, я же не могу все время сидеть в изоляторе...»189 . К сожалению, и рассказы других собеседников тоже ■ пестрят случаями абсентеизма представителей тюремной администрации: «А вот у нас там была администрация раньше, может быть, поэтому там было больше порядка и всего, но преступный мир был немножко другой. Там вот тоже в штаб летит, проиграл или чего и говорит: вот начальник вот я тут... «Иди на ... отсюда, козел, проиграл - иди плати, работай, вон в разделку, в разгрузку - только чтоб платил» - все, он его близко не подпускал, куда тебя там прятать или чего еще - иди, ты у меня пришел, разрешение сесть играть и проигрывать? Иди отсюда и плати»190.
Во-вторых, существование многочисленных каст и категорий заключенных препятствует институционализации конфликтов, так как это исключает одинаковое отношение к сторонам конфликта и поиск справедливого решения, не зависящего от их групповой принадлежности, как легальной, так и нелегальной. Напротив, некоторые неформальные категории превращаются в «привилегированные» объекты насильственных действий, служа тем самым своеобразным громоотводом для генерируемой повседневной жизнью в тюрьме агрессивности. Судьба «петухов» особенно показательна с этой точки зрения, - они принимают на себя основное бремя насилия «высших» слоев тюремной иерархии. «Тогда глаза он (петух) это... поднять не мог вот, тебе дорогу уступал всегда»191. «Сейчас знает, кто на кого вякнуть. Раньше не важно, кто ты есть - сразу получали в ответ, в усиленном режиме даже закон был: кто б на тебя не сказал, кто б тебя не послал, сразу бей. Сейчас этого нет»192, - оскорбления являются «привилегией» «петухов» и других изгоев тюремного мира. Иначе говоря, логика поиска «приемлемой» жертвы, «козла отпущения» объясняет специфику управления насилием. Следовательно, микроконфликты становятся постоянным источником неинституционализированного насилия, управление которым осуществляется способами, весьма далекими от цивилизованных.
Логика вынужденного смирения с насилием позволяет связать между собой, с одной стороны, присутствие насилия, как в легальных, так и в нелегальных формах, в повседневной жизни тюрьмы, и, с другой стороны, практически полная невосприимчивость к этому насилию как самих заключенных, так и сторонних наблюдателей. Ситуация, создаваемая массовым заключением, порождает своего рода «инфляцию» повседневных конфликтов. Ни социальная структура, ни специфика властных отношений не позволяют придать этим конфликтам институционализированный характер. Насилие во всех его формах становится неизбежным. «Насилие - это действие, являющееся отражением конфликтов, у которых нет иных способов решения... Насилие отражает фрустрацию и запрет на свободу самовыражения субъекта»193. Повсеместный характер насилия препятствует его адекватному восприятию: внимание привлекают лишь из ряда вон выходящие по своей жестокости события, в то/время как насилие словами, жестами и даже физическими действиями, которое в обычной ситуации воспринимается как преступление, становится в тюрьме обыденным. Согласно нашей гипотезе, к которой мы вернемся в разделах 3.2.5 и 3.2.6, тюремная модель восприятия и управления насилием остается также верной в отношении обществ постсоветского типа. Сродство
тюремного сообщества и советского общества объясняется в меньшей степени «символическим» насилием тюремной субкультуры, чем сходством принципов социальной организации этих двух социумов.