1.2.3. Особенности государственной власти в тюрьме и в обществе советского типа
Согласно нашей третьей гипотезе, конгруэнтность тюремной субкультуры и «конституции» повседневной жизни советских людей объясняется существованием одного и того же типа властных отношений как в тюрьме, так и в окружающем ее обществе. Прежде чем детально рассмотреть модель легальной власти, еще раз повторим, что мы не стремимся к универсализации нашего анализа тюрьмы, к его применению в любой другой стране. «В социальных науках нет универсальных законов. Причинно-следственные связи, на основе которых происходит универсализация, всегда неустойчивы ввиду несовершенства знания акторов о результатах их собственных действий»85. Наоборот, именно специфика советской системы позволяет рассматривать в качестве однопорядковых анализ пенитенциарной системы и исследование общества в целом. В чем же заключается эта специфика, если рассмотреть более подробно властные отношения, ключевой элемент любой социальной конструкции?
Согласно общепринятому определению, власть индивида (или организации) над другими индивидами реализуется через право контролировать их действия. Концепция властных отношений не обязательно предполагает навязывание власть предержащими своих собственных интересов, их абсолютной власти над остальными людьми. Подчинение власти может носить и характер, «если
индивид сохраняет за собой возможность выбирать, контролировать ли ему свои действия самостоятельно или делегировать это право кому- либо другому»86. Иначе говоря, индивид добровольно подчиняется власти, если он уверен, что не сможет самостоятельно реализовать свои интересы и что он передает власть по контролю над своими действиями лишь в четко оговариваемых сферах. Джеймс Коулмэн называет такой тип власти (conjoint), в отличие от власти (disjointe), единственным оправданием которой в глазах подчиняющегося ей индивида является компенсация, которую он получает за отказ от автономности собственных действий87. К последнему типу власти можно добавить и власть, силой, когда подчиняющиеся ее решениям люди лишены права даже на компенсацию. В двух последних случаях интересы власть предержа
щих, принципалов, совершенно не совпадают с интересами тех, кто вынужден подчиняться решениям власти, агентов (рис. 3). Рассогласование интересов рождает неофициальную, теневую жизнь и ставит в то же самое время так называемую проблему принципала и агента {Principal-Agent Problem), интерес к которой особенно характерен для представителей институциональной экономики. Проблема принципала и агента заключается в поиске способов принуждения агентов выполнять требования принципала в ситуациях, когда их интересы не совпадают, принципал не обладает всей информацией о действиях агента (т.е. между ними существует асимметричность информации) и не может контролировать все действия последнего из-за высоких издержек на контроль**. Навязанные властные отношения далеко не всегда имеют нелегитимный характер. Просто их легитимность может основываться на основаниях, отличных от рациональных соображений .
Возможное превращение согласованной власти в отношения между принципалом и агентом обусловливает дуализм норм в их поведении и размывает границы между различными сферами их повседневной деятельности. Во-первых, несовпадение или даже противоположность интересов, особенно ярко выраженная в случае навязанной власти, означает, что партнер по социальному взаимодействию превращается в чужака, по отношению к которому действу ют совсем иные нормы. Например, максимизация полезности и тесно связанная с ней норма утилитаризма касаются лишь действий принципала, то же самое верно и в отношении нормы рациональности. Действия агента скорее соответствуют модели ценностно-рационального поведения, так как он свободен только в выборе средств для достижения целей, определенных принципалом90
.
Рис. 3
Отношения между принципалом и агентом описывает следующая система уравнений (рис. 4).
где EU - ожидаемая полезность (expected utility), Q - «выход» (output), M (Q) - система оплаты в зависимости от отдачи, У- вознаграждение, получаемое агентом от принципала, А - усилия, затрачиваемые агентом на выполнение задач, установленных принципалом (input), S - внешние факторы, не зависящие от принципала и агента.
рис.4
Во-вторых, отношения между принципалом и агентом всегда связаны с опасностью экспансии контроля принципала над теми сферами деятельности агента, о которых изначально речь не шла. Принципал стремится распространить свой контроль за те рамки, которые были эксплицитным образом установлены в ходе переговоров с агентом. «Распространение сферы контроля за пределы той сферы, которой напрямую касаются властные отношения», представляет собой серьезную опасность для агента'". Экспансия контроля делает прозрачными границы между сферами деятельности, в том числе и границу между публичной и частной жизнью. Иначе говоря, отношения между принципалом и агентом воспроизводят традиционные социальные отношения, они объективно являются препятствием модернизации. Таким образом, мы можем сформулировать нашу третью гипотезу: властные отношения в тюрьме и в обществе советского типа конгруэнтны, ибо они включают в себя ключевые элементы модели принципала и агента. Повсеместное присутствие этой модели делает конгруэнтными и другие две совокупности норм, пноремную субкультуру и «конституцию» повседневной жизни в обществах советского типа (Н.З).
Взгляд на тюрьму и на общество в целом через призму модели принципала и агента требует корректировки привычного подхода к исследованию тюремного мира. Привычный взгляд предполагает, что решающее влияние на тюремную жизнь оказывает «большое» общество, существующее вне тюремных стен. Окружающее тюрьму общество оказывает решающее влияние на понимание процессов, происходящих внутри тюрьмы42. Например, изменения французского общества в XIX в. послужили Токвилю обоснованием его аргументов в пользу пенитенциарной реформы. Его интерес к уровню рецидивной преступ
4-4300
ности как главному индикатору ситуации в тюрьмах также объясняется заботой о рассмотрении тюрьмы в контексте «большого» общества4 '. Несколько упрощая, мы можем резюмировать привычный подход к анализу тюрьмы следующим образом: «маленькое» тюремное сообщество повторяет эволюцию «большого» общества и организация тюремного мира про изводи а от той функциональной роли, которую он выполняет в «большом» обществе. Что касается нашего взгляда на пенитенциарные исследования, то мы стараемся избегать использования причинно-следственных связей, какими бы ни была их природа, для описания отношении между тюрьмой и окружающим ее обществом. Например, мы не хотели бы рассматривать тюремное сообщество в качестве «зародыша», элементарной формы «большого» общества по аналогии с изучением примитивных обществ такими представителями классической антропологии, как Дюркгейм, Лсви-Стросс, Малиновский. Два рассматриваемых нами общества конгруэнтны не потому, что тюремный мир произчоден от окружающего его оГлце- ства, а потому, что они оба производиы от одной и той же модели властных отношений. «Социальная система тюрьмы очень похожа на Gebeitsverband, территориальное сообщество, живущее под властью, навязанной малочисленной правящей группой. Признание легитимного характера власти здесь не сопровождается добровольным подчинением ее решениям»94. Данное утверждение позволяет увидеть сродство и тюремного сообщества, и общества советского типа с теми социальными системами, которые либо находятся под властью другой страны, либо управляются своими представителями, лишенными всякой обратной связи с управляемыми ими людьми. «В тех странах, в которых право было навязано извне (the forces of law come from outside), люди лишены возможности представлять и защищать свои интересы в законотворчестве»95. В таких социальных системах невозможно гражданское участие - ключевой элемент демократии, заключающееся в «праве участвовать, напрямую или через представителей, в управлении обществом»96.
Концепция навязанной власти не совпадает с понятием тотальной власти, характерной для тотальных институтов. Но между этими двумя типами властных отношений существует взаимосвязь: навязанная власть имеет тенденцию трансформироваться в тотальную. Эта тенденция объясняется заинтересованностью агента в оппортунистическом использовании асимметричного характера информации, циркулирующей между ним и принципалом. Речь идет об отлынивании (shirking), стимулы к которому заключаются в невозможности для принципала с точностью знать, насколько добросовестно выполняет агент свои обязанности в каждый момент времени. Учитывая эту «естественную» склонность, агентов к отлыниванию, принципал стремится расширить сферу своего контроля, сделать его тотальным. Равновесие между тенденцией к оппортунистическому поведению, характерной для агентов, и тенденцией к расширению сферы контроля, характерной для принципала, определяется динамикой издержек, связанных с осуществлением контроля и сбором информации о действиях агента (рис. 5). Иначе говоря, навязанный характер властных отношений является необходимым, но недостаточным условием их «тотализации».
Рис. 5
После знакомства в общих чертах с идеей конгруэнтности мы переходим к вопросу о ее механизмах, о способах репродуцирования институциональных моделей. Аналогии из математики, геометрии и химии недостаточны для объяснения того, почему и заключенные, и обычные советские люди обращаются к тем же самым нормам для организации их повседневной жизни. Первое решение предполагает обращение к концепции общего склада - хабитуса [habitus), разработанной в рамках критической социологии. «Хабитус предполагает тенденцию к бесконечному воспроизводству мыслей, выражений, действий, способов восприятия, формирование которых всегда исторически и социально обусловлено»97. С точки зрения критической социологии объяснение конгруэнтности следует искать в существовании условий, способных перевести в активное состояние хабитусы, сформированные тюрьмой и иными тотальными институтами. Ретроспективный анализ становления обычного советского человека, предложенный Юрием Левадой и его коллегами, можно рассматривать в качестве примера обращения к логике производства и активизации
хабитусов тотальных институтов, хотя подобный термин авторами и не используется. Исследователи из ВЦИОМ подчеркивают ведущую роль в социализации советских людей опыта службы в рядах советской армии. В частности, речь идет о системе неформальных отношений, известной под именем «дедовщины» и очень распространенной и в советской, и в российской армии. Дедовщина заключается в отношениях, основанных на личной зависимости и на подчинении молодых воинов представителям более ранних призывов, «старикам». Проблема в том, что «дедовщина представляет собой целостную систему ресоциализации, перевоспитания индивида»98. Если первичная социализация, как отмечает Ю. Левада, происходит в школе и означает восприятие молодыми людьми универсальных, современных ценностей, то вторичная социализация приводит к интериоризации традиционных ценностей и стереотипов поведения. В этом смысле дедовщина выполняет ту же самую функциональную роль, что и «педагогическая работа» в теоретической системе критической социологии. «Педагогическая работа - это внедрение в сознание ценностей и норм, достаточно длительное во времени для того, чтобы сформировать устойчивый хабитус,
»". Солдат,
завершающий свою воинскую службу, покидает казарму с хабитусом, который сохраняется после демобилизации и служит основой в организации его повседневной жизни в советском обществе.
Дополнительным аргументом в пользу концепции хабитуса является его интерпретация с точки зрения психологии. В частности, Геш- тальт-психология позволяет дать хабитусу когнитивное измерение. В терминах этой теории хабитус связан с особой организацией «следов» (traces) в памяти человека. «Следы [в памяти], оставленные схожими событиями в жизни человека, зависят друг от друга и формируют собой обширную систему, влияющую на характеристики возникающих позднее следов»100. Организация следов в систему позволяет глубже понять механизм переноса хабитуса из одного социального контекста в другой. С момента превращения системы следов в устойчивую Гештальт-диспозицию (gestalt-disposition) последняя начинает влиять на восприятие нового опыта. «Если даже новый опыт затрагивает лишь часть следов, их система в целом повлияет на восприятие нового опыта таким образом, что оно окажется подобным исходной Гештальт-диспозиции»101. Условия, при которых новый опыт оживляет в памяти существующие следы, включают похожесть ситуаций, их близость во времени, их взаимосвязанность (good continuation) и, возможно, их контрастность (the law ofcontrast). Напомним в этой связи.
что универсальный (transposable) характер хабитуса объясняет, почему хабитус, сформированный тотальным институтом, может воспроизводиться в совершенно новом контексте, вовсе не обязательно конгруэнтном с исходным. «Хабитус является структурирующим средством, обеспечивающим
»102. Иными словами, речь идет о
диспозиции, «воспроизводимой универсальным образом в
102.
»